Наталия Костина-Кассанелли - Найти, чтобы потерять [litres]

– А если кто-то нарочно подсунул вам эту девушку? Если конечной целью было именно похищение вашей коллекции? – напрямую, без обиняков задаю вопрос я.

– Меня уже об этом спрашивали! И я тоже об этом думал… но! Столько факторов должно было совпасть! Незапланированная поездка! Париж! Мое вечернее возбуждение… еще одна незапланированная прогулка… пластырь, в конце концов! Нет… судьбе было угодно, чтобы я его потерял… – Он повернул ко мне расстроенное лицо и пояснил: – Перстень Борджиа. Я очень им дорожил. Он был началом… точкой отсчета… и подарком очень дорогого мне человека. Я действительно готов был потерять все – кроме этой вещицы. И они его не найдут. Нет, не найдут! Они вообще ничего не найдут, – мрачно закончил он.

Мне бы хотелось не согласиться с ним, но, увы, я был точно такого же мнения.

Послушникам не должно было так смотреть на женщин, а особливо на незамужних девиц, но Артемий просто глаз не мог отвести от младшей полковничьей дочери – Анны. Вторая, Софья, была тоже хороша и, может, даже красивее этой, но глаза почему-то возвращались и возвращались к Анне – причаровала она послушника, что ли? Или потому что тем страшным утром, когда из людской принесли умершего такой странной и жуткой смертью посыльного, Артемий увидел девушку не как положено – в полном облачении, с глазками, потупленными долу, – а в одной сорочке, простоволосую и босую…

Полковничья дочь сорвалась бежать вниз, после того как выглянула из своей светелки и увидела скорбную процессию с телом погибшего, двигавшуюся к господскому дому.

– Маркел! – только и крикнула она и бросилась вон, опрометью скатившись по крыльцу – белая рубаха просвечивала на ярком восходе, обрисовывая девичье тело такой соблазнительности и округлости, что Артемий даже зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел: не добежала полковничья дочь, упала от ужаса в пыль. Рассыпались ее тяжелые волнистые медно-красные волосы, укрыв почти всю, вместе с рубахой…

Следом из дома уже топотали сенные девки, поспешала вторая сестра, София, крича той, что лежала без чувств и слышать ее никак не могла:

– Это не он! Это не он, Анночка, это не он!

А она уже поднялась и, словно незрячая, вытянув вперед руки, пошла – белая рубаха, волосы цвета восхода, спутавшиеся, но оттого еще более прекрасные и… страшные. Потому что вдруг увидел Артемий: все, все – правда! Не успокоится упырь проклятый, пока всех тут не изведет. И даже дочерей не пожалеет. Потому что – нелюдь. Все правда, что слыхал он и в людской, и от селян, когда ходил с отцом Мисаилом к недужным. А владыка Иоанн… он, конечно, столп церкви просвещенный, но ведь и сам говорил: «Многие в природе есть загадки, кои великие умы пока разгадать не в силах!» Вот и тут такое же… Только тут и разгадывать не надо, а уезжать дай бог ноги! Дело свое они сделали: по просьбе слезной приехали и помощь оказали, какую смогли… И трав отец Мисаил, и настоек, и мазей на жиру раздал почти все, что имел: и от золотухи, и от почечуя, и от лихоманки, и от падучей… А от этого они ничем не смогут… Как это владыка и удумал – изловить вовкулака! Да как же его изловишь?!

– Это не он, Анночка… не он!

Полковничья дочь уже и сама увидела, что ошиблась, и лицо ее, несмотря на страшную картину, озарилось радостью.

– Не Маркел! – выдохнула она.

– Да откуда бы Маркелу тут и взяться, родная? – Средняя сестра уже обняла младшую за плечи, девки накинули на нее плат, повели к дому, в котором в жару и забытьи лежала матушка этих двух почти круглых сирот… Ох ты, жизнь горькая и не у одних только бедных!

Докладывал Артемий владыке обо всем не так, как положено было бы: обстоятельно, по порядку, по чину, – а тараторил как попало, с пятого на десятое. Иоанн аж рукой махнул.

– Да ты не части! – вздохнув, сказал он. – Сам уже все знаю… сообщили.

– А кто таков этот Маркел, пока не ведаю…

– А я ведаю! – сказал архипастырь, и Артемий в который раз подивился – откуда? Как прозревает, и схватывает, и знать все умудряется, когда вроде и не спешит никуда, и не бегает на молодых ногах, как он, Артюшка, и нос свой никуда не сует, – а все же видит!

– Жених это был младшей, Анна которая. У средней тоже был жених… да после всего этого слово ей вернул. Сказал, что не может жениться, бесчестье ему жену с такой славой брать. Что он не на приданом женится, а на добром имени… так-то вот.