Юлий Лурье - Встречное движение [Психологический детектив]

— Жена?! — подумал он, — она же мать… вот оно, их совместное прошлое, а может быть, и общая тайна… Если она умерла… отчего она умерла?

Фактические данные и предположения сплелись в сознании Макасеева в единое целое, и теперь, вновь возвращаясь к первоначальной версии, он решил детально проследить весь путь семьи Сарычевых от рождения Игоря, а может быть, и до…

…Оказалось… чего только не оказалось, стоило следователю перестать играть в Порфирия Петровича и заняться не столь занимательным делом, шаг за шагом прослеживая жизнь одной семьи: в паспортном столе значилось, что Игорь прописан к Сарычеву только с 1952 года… А раньше? А откуда? И где он проживал до этого целых одиннадцать лет? Где учился? Во всяком случае в школе он тоже появился в пятьдесят втором, прибыв из «ниоткуда».

Макасееву казалось, что он нырнул на глубину без маски и никак не может отличить, камень ли перед ним или живой моллюск в твердой снаружи и девичьи нежной внутри раковине: — А был ли мальчик? — невольно повторял он про себя, рассылая запросы в архивы, а оперативных работников — по детским домам, то есть пытаясь идентифицировать столь оскорбительное для «важняка» слово «ниоткуда»…

Так узнал он, что Игорь не сын Дмитрия Борисовича Сарычева. Чужой сын, усыновленный при живом отце, спустя четыре года после ареста его родителей и всего за два до реабилитации… Почему не раньше? И почему Игорь не вернулся к отцу? Ведь приемная мать его к тому времени умерла? Умерла молодой! Отчего?

Прошлое, как утопленник весной, всплывало, зияя разъеденными ранами, в которые следователю по долгу службы необходимо было вставить свои персты…

И все доселе ясное становилось таинственным и подозрительным: скажем, та женщина на фотографии не могла быть матерью Игоря, поскольку там ему лет восемь-девять; это не могла быть и мачеха, ибо в доме Сарычева Игорь появился лишь одиннадцатилетним. Тогда кто же? Воспитательница в детдоме?

…Почти месяц потратил Макасеев на выяснение простейшего вопроса, где находился Игорь с момента ареста его родителей и до усыновления Сарычевым, зато результат оказался в высшей степени неожиданным: впервые своими глазами увидел он синюю закорючку, похожую на крючок для подледного лова, — резолюцию Всесильного сатрапа, разрешающую извлечь из спецдетдома Левина Игоря Алексеевича 1941 года рождения некоему Чеховскому Андрею Станиславовичу… И дату, лишь на несколько дней отстоящую от даты ареста А. С. и Н. П. Левиных… Кто этот Чеховский и как ухитрился он оказаться чуть ли не равно близким палачу и жертвам?!

…Дав задание разузнать что-либо о Чеховском, Макасеев тем временем наедине с самим собой признался, что прежние суждения его были опрометчивыми и что следствие он принял за причину: каким, как не рациональным и настороженным, быть тому, кого кутенком передавали из рук в руки. Спас — Чеховский, а спустя четыре года сам был репрессировай, как и многие, оказавшиеся поблизости от властителей страны; попал к Сарычеву, был усыновлен, и тут же — возвращение отца…

— Н-да, бытие определило сознание, — окончательно решил Макасеев, но в этот момент на стол ему легли сведения о Чеховском: жив, здоров, прописан по такому-то адресу, есть телефон… и рядом — подобные сведения о родном отце Игоря…

Должно быть, каждый из них мог ответить на многие вопросы следователя, однако, как порядочный человек, Макасеев, придя к Левину, должен был бы сообщить ему о гибели сына, что и вообще было неприятно и исключало возможность — во всяком случае в тот же день — допроса… Чеховскому же он мог ничего не говорить или даже скрыть от него истину, оставаясь при этом порядочным человеком. Вот почему, не звоня и тем самым не давая подготовиться к визиту, Макасеев отправился домой к Чеховскому в будний день, после обеда, попросту говоря, наобум…

На звонок долго не отзывались, но Макасеев чувствовал, что за дверью стоят, прислушиваясь. Нетерпеливо позвонил еще раз-другой…

— Кто? — спросил женский голос.

— Откройте, следователь по важнейшим делам при Прокуроре РСФСР! — потребовал Макасеев и для пущей важности еще раз нажал кнопку звонка. Однако открывать ему вроде и не собирались.

— Кого вам? — после долгой паузы спросил испуганный женский голос.

— Чеховского! Откройте!

— Его нет, — разговор продолжали из-за дверей, — они приедут в конце месяца…

— Домработница что ли? — подумал Макасеев. — Тем лучше…

— У вас есть на дверях цепочка?