Юлий Лурье - Встречное движение [Психологический детектив]

— И двух дней не прошло, — подумал я, беря со стола газету, — точь-в-точь, как тогда… надеюсь, что хоть этот не на краденом велосипеде?!

Гордость распирала меня, я, сам того не замечая, улыбался. Сарычев смотрел в полном недоумении, но так и не спросил ни о чем, да и как спросишь… Меж тем улыбался я не только тому, что гнев мой услышан, оскорбление — отмщено; меня восхищала собственная способность видеть во внешне не связанных друг с другом событиях цепь закономерностей: писатель умер, Сарычев прочитал об этом в газете при мне, потому и сказал вслух, я взял со стола газету, которую никогда бы сам не взял, и вычитал в некрологе только то, что похороны завтра, что на Немецком кладбище, а значит там я непременно увижу папу…

— Черт возьми — или что полагается говорить в этом случае, — я купил цветы, напялил синюю, за неимением черной, кепку и, минуя Дом литераторов, где проходила панихида, отправился прямо на кладбище…

Так и простоял несколько часов среди чужих могил, угрюмо наблюдая, как старик с саквояжем и зонтиком медленно движется по дорожке, останавливается у каждой плиты, шевелит губами, разглядывает фотографии, слюнит палец и переходит к следующей могиле…

…Словно читает Книгу Бытия с иллюстрациями…

Когда появлялась похоронная процессия, я приближался к старику, шел с ним шаг в шаг, желая до поры до времени остаться незамеченным, однако раз за разом судьба обманывала меня — лишь в сумерках, оставшись один, я вынужден был признать, что ошибся, спутав то ли день, то ли место…

Странная мысль пришла мне на обратном пути: я зашел в «Советское шампанское» и, отсчитав ровно, заказал сто граммов…

— И этот туда же, — огрызнулась продавщица, сливая мне в бокал сразу из двух недопитых бутылок.

…О, это шампанское!

Ночью в постели под одеялом, обдумывая, почему Бог не услышал меня или обманул, поманив случайными совпадениями, но отказав в главной моей надежде — увидеть папу, я пришел к выводу, что, приняв великое страдание, Бог считает своими лишь страдальцев. Потому-то, оплеванный — я был услышан, оскорбленный — отмщен, а в качестве наблюдателя — отринут…

Я страдал от неосуществившихся надежд: моими были эти надежды, моими и страдания. Господь тут не при чем…

…На следующий день я обнаружил в кармане необычно много денег и понял, что на вечер назначен преферанс; в магазине напротив я купил водки, вина и на оставшиеся — кусок севрюги… Поставив все в холодильник, я задумал назло всем перед приходом гостей уйти — пусть спрашивают, недоумевают, ищут… Или наоборот: встретить и сразу же уйти; ходить по залам ожидания Курского вокзала, вглядываясь в спящих, особенно в спящих девочек, притулившихся на узлах и чемоданах, с поджатыми под грудь коленями, в сморщенных чулках на голубых широких резинках… Я даже усмехнулся, сопоставив задуманное мною путешествие с обходом стариком кладбища: там бестелесные имена, здесь безымянная телесность…

…Первыми приехали Иваша и Гапа… Затем Тверской… Ждали Чеховского, но его все не было и не было… Сарычев собрался звонить ему, потом передумал, предложил пока выпить по маленькой; только налили, как звонок — я не спеша пошел открывать: за дверью стоял папа.

— Т-шш, — с усмешкой шепнул он мне, заговорщицки прикладывая палец к губам, и, притянув, обнял… Мы оба стояли за порогом квартиры, он — смущенный, я — растерянный.

— Ну? — все еще шепотом спросил он и показал на дверь, оставляя мне выбор вместе зайти или вместе уйти. И тут же, подтолкнув вперед, вошел в квартиру.

Больше всего меня поразил не приход папы, не шутливое его предложение, а то, как он меня обнял: так женщины целуются, прикладывая щечку к щечке, так государственные деятели при встрече обнимаются — ужели не осталось в нем никакого чувства ко мне? Или никогда и не было?!

Я остался в коридоре, слышал из комнаты восторженные восклицания, звон рюмок, потом кто-то о чем-то спросил, наступило молчание, в коридор выглянул и, убедившись, что я там, сразу же успокоенно скрылся Сарычев. Вот когда я пожалел, что не сбежал на вокзал. Я выждал еще, слоняясь между коридором и кухней, и столь затянул паузу, что без внешнего повода нелепо было бы вернуться.

К счастью, приехал Чеховский и вместе с ним, за ним следом я вошел в комнату, да еще при этом остался как бы в тени его прихода; все почему-то стояли, лишь я сел и молча разглядывал присутствующих, вернее, папу, подсознательно сравнивая его с остальными: ну, во-первых, он был замечательно одет — на нем был костюм то ли из прежних «американских», то ли ухитрился он обзавестись таким, какой люди служивые, пусть даже и питающиеся в Кремлевке или работающие над термоядом, никогда не носят; а во-вторых, он явно выделялся расторможенностью своей, какой-то неприличной свободой…