Юлий Лурье - Встречное движение [Психологический детектив]

— Ночью… Все поразбросали… позабирали… — причитала Дуня.

Она лгала, потому что забрали только отца, некоторые книги и бумаги, остальное, что могла, Дуня под шумок отволокла к своей тетке… Иногда мне кажется, что плакала она со стыда…

То самое дело, которое его предшественникам представлялось безнадежным ввиду полного отсутствия улик, Макасееву показалось простым и даже простеньким: улыбаясь и мурлыча в предвкушении триумфа, он на спор на чистом листе бумаги стал выявлять ранее скрытые от глаз, не от здравого смысла, всевозможные доказательства и для убедительности, хотя скорее по устоявшейся привычке, иллюстрировать ход своих рассуждений примитивными «детскими» рисунками.

— Итак, — говорил он, — убитый вышел из дачи, не так ли? Чьей дачи? — он изобразил домик, — во всяком случае — не ЕГО! Ведь не будем забывать, что соседи, — Макасеев наставил тьму восклицательных знаков вокруг одного лежащего, вопросительного, — убитого не опознали… Значит не знали, он там на даче временно, совсем короткое время, и не исключено, что даже не временно, а случайно…

Макасеев перечеркнул дачи, соседей, даже вопросительный знак. Затем провел стрелку в верхний угол листа.

— Пошли дальше, ищем, — продолжал он, — если не на даче, то где-то он живет? Работает, не так ли? — и после паузы, — нет, не так! Ибо тогда кто-нибудь встревожился бы пропажей человека, мужа, отца, сослуживца, пусть не сразу, однако… однако никто!

Теперь он быстро набрасывал в нижнем углу странный портрет, заведомо небрежный, состоящий из торчащих в разные стороны перьев. Коллеги молчали — молчал и Макасеев.

— Правильно! — наконец подтвердил он нечто, никем не высказанное. — Он вольный художник, неудачник, возможно, алкоголик… У него нет места работы, его бросила жена и не одна, от него не ждут алиментов — он мертв для окружающих еще при жизни, но всякий раз спасают его, кормят, дают кров очередные истерички, которым льстит причастность к творцу и которых он вербует послужить высокому, а потому нищему искусству…

— Ни-че-го! — пробормотал один из старожилов Кузнецкого. Макасеев, не обращая внимания на зависть и восхищение, рисовал меж тем женский скелетик с растрепанными волосами — не истеричек, а лишь одну…

— Так, — сказал он, — вот она, наша красавица… Мы не знаем, юна ли она или переживает климакс, владеет дачей или снимает, а может, она чья-то дочь, племянница, обладательница вторых ключей, но именно она дает ему недолгий приют на даче… Они пьют, он сетует на свою жизнь, обещает покончить с собой, молит убить его, ведет на пляж, в загаженную кабинку…

— Перебор, — как бы про себя заметил самый скептичный из слушателей.

— Отчего ж, Малютин своих учениц возил рубить головы петухам и пить кровь, — нашелся Макасеев, — и пили, гении нынешние…

— Все может быть, — возразил тот, — но это уже домысел… И часы откуда, и шнурки зачем развязаны — вот факты, с ними-то как быть?

— «Сейко», возможно, гонорар за картину с руки какого-нибудь иностранца, — поспешил рассеять сомнения Макасеев, — хотя не это для нас важно — важно, что они и должны были остаться, поскольку убийца не воровка, да и вообще, если всерьез, не преступница! Это, так сказать, — скрытое самоубийство! Он ее довел, он и сам, может быть, не заметил, как психика пошла вразнос: ночь, пьянство, истерика, вручение ножа, выход в ночь, пустынный пляж, кабинка, страх-страх — вот что самое главное, от страха удар в шею, кстати, типично женский… Что же касается шнурков, то заметим, что обитатели дач одеваются подчеркнуто небрежно, в старье… В данном случае не исключено, что и не в свое, — он помолчал, сделал сбоку пометку — вопросительный знак, затем провел* через все фигурки соединительные линии, покрутил лист так и сяк, не нашел скрытого смысла и, перевернув, положил на стол — ЕГО нет и НЕ БЫЛО! Но ОНА БЫЛА и ЕСТЬ — наша задача вычислить, кто мог быть ею, а уж потом и назвать…

Позади играли в волейбол. Высокий мужчина в голубой майке, ч с резко вздернутыми ключицами, выделявшимися словно оперение, отчего я угадал в нем летчика, ведя постоянную борьбу с непокорным, согласно моде, чубчиком, намеренно «погасил» в нашу сторону: он хотел вернуть внимание мамы, которая еще полчаса назад с благосклонностью, но без обещаний, принимала от «Сокола» навесные передачи на «ударчик»…

Мяч, не долетев, покатился, застрял в песке, я дернулся на привязи маминой руки, криво ударил, мама обернулась — по ее глазам было видно, что она не может найти верного объяснения, почему я вырываюсь от нее…