Андрей Зайцев - Остановившиеся часы

— О тебе спрашивали…

— Кто?

— Люди с удостоверениями.

— Чего хотели?

— Выясняли, был ли ты тут в прошлый вторник… И если был — то когда ушел?

— И что ты им сказал?

— Как было… — пожал плечами бармен, грузноватый молодой мужчина с покатыми плечами и неподвижными водянистыми глазами неопределенного цвета. Его истинный характер был для меня загадкой. Мне почему-то казалось, что он по каким-то причинам вынужден заниматься всем этим, но его привязанность в чем-то другом. Хотя нельзя сказать (по крайней мере, внешне), что ремесло человека за стойкой его тяготило.

— Что будешь пить? — спросил он, смешивая на моих глазах коктейль для задумчивой брюнетки, стоявшей неподалеку с отстраненным видом.

— Водки, пожалуй…

— Эта история тебя доконает, — заметил он, рассчитываясь с девушкой.

Он уже знал о смерти Кости, который не раз забегал сюда со мной или без меня. Я не решился спросить, о чем еще говорил с ним сотрудник милиции, чтобы не вызывать лишнее подозрение. В конце концов, бармен ничем мне не был обязан. Я был для него одним из постоянных клиентов, людей, приходящих сюда из своего мира, где многое скрыто от посторонних глаз.

— Саша! — окликнули меня сзади. Я обернулся, увидел подходящего к стойке Калямина. — Здравствуй.

Мы поздоровались за руки, посмотрев друг другу в глаза. Он был одет как обычно с иголочки, хороший костюм, рубашка, кожаные туфли. Темный волос аккуратно расчесан, и возникло впечатление, что он недавно принял душ. От него исходило ощущение успеха, и возможно, именно это меня не устраивало. Калямин почувствовал мое настроение и смутился. В ту минуту я пожалел, что мне не хватило маскировки. Люди продолжали жить своей обычной жизнью. Смерть одного не ощущается в толпе. И носить это, вывернутое наружу, мне долго не удастся. Всему есть предел.

Мы сели за свободный столик, перебрасываясь незначительными фразами. Калямин вел себя предупредительно, тем не менее я не решился первым заговорить о работе. После опрокинутой стопки он сам напомнил об этом. — Кстати, Саша, я понимаю, тебе сейчас не до этого и все же. Разговор о работе остается в силе.

— И много платят? — спросил я почему-то о деньгах, оставив в стороне вопрос о характере работы.

— Прилично, — ответил Калямин, разглядывая посетителей кафе. — Вот только человека этого нет сейчас на месте. Он уехал в Москву. Будет где-то через неделю. Тогда можно и поговорить с ним.

Девицы, сидевшие неподалеку от нас, делали нам недвусмысленные знаки. Одна из них была, насколько мне было известно, элитной проституткой, и появление Калямина привлекло ее внимание к нашему столику. Я отвернулся, Калямин сделал вид, что ничего не заметил, и спросил:

— Ну, как там идет следствие? Что-нибудь прояснилось?

— Пока мало чего… Следак приходил по мою душу… Копал аккуратно — что, кто, почему?

— А ты?

— А что я? — усмехнулся я, раздумывая, не взять ли еще водки. — Для них мы все едины… Друзья, приятели, знакомые… Он сидит передо мной и делает вид, что верит мне. Но я-то знаю, что верит только наполовину, а может, и того меньше.

— Ну ты не переживай. Найдут… Только парня не вернешь… — он посмотрел на свои ручные часы с кожаным ремешком и заторопился. — Мне надо бежать, Саша… Не пропадай. Увидимся…

Он ушел, и я почти сразу забыл о нем. Взяв водки, сидел в одиночестве за столиком, прислушиваясь к голосам окружавших меня людей. Я слышал голоса, но в смысл не вникал, все растворялось в воздухе, это была завеса, окутавшая меня так плотно, что трудно себе даже представить. Прошлое маячило где-то тут, совсем рядом, невидимое, притягивающее, загадочное… След человеческой жизни, как след падающей кометы — полоска, оставшаяся в чьей-то памяти. Я мысленно возвращался назад, перебирая какие-то обрывки, что-то без всякой связи с происходящим… Надо было к чему-то прибиться, поймать фокус восприятия, тогда было бы немного легче, проще. Но это еще никому не удавалось — собрать осколки времени… Оно течет над нами, течет сквозь нас, течет помимо нас. Когда-то Костя сказал такую странную фразу: «Мне нравится, когда ты молчишь…» Тогда я не понял его, но сейчас думаю иначе. Вот только какой в этом смысл? Посетители кафе, сидевшие вокруг меня, казались пленниками иллюзии, и это было очевидней любой другой реальности. Я знал, что меняюсь внутри, но не мог уловить приметы изменений. В многоактной пьесе каждый последний акт — знак из будущего. Я видел лица, но не узнавал их, за стеклом окна неуловимо стирались краски уходящего дня. Красное солнце как будто заходило в далеком, чужом мире, где все иначе и все — не так…