Андрей Зайцев - Остановившиеся часы

— О чем задумался, Сережка? — спросила Таня, выведя его из состояния задумчивости.

— Да так…

Обрывки воспоминаний, как палая листва, разворошенная ветром, кружились, увлекаемые куда-то в темноту, туда, откуда уже нет возврата назад…

Когда Тонго убежал, Асташев не стал искушать судьбу и отправился домой. А на следующее утро новости сыпались как градины с неба. В поселке тяжело ранили ножом человека, забрав у него крупную сумму денег. Действовали те же грабители, но на этот раз милиция сумела отыскать ниточку. Тонго, а он был один из них, все рассказал… Когда наряд милиции прибыл на дачку, Стрекота там уже не было. Милиционеры нашли труп молодого парня, который, как впоследствии выяснилось, оказался братом Фимы. Его убил Стрекот, а сам, прихватив деньги, скрылся, как говорится, в неизвестном направлении. Его посадили, и больше о нем Асташев ничего не слыхал. Стрекот же… Оставалось только гадать, что именно задумал Стрекот в тот последний вечер и какое дело хотел доверить Асташеву. Похоже, Тонго знал куда больше. Испугавшись, он сбежал и, возможно, сам вышел на ментов. Когда Асташев вернулся из армии и поступил в московский институт, каждое лето он приезжал на каникулы к матери. Как-то раз, за месяц до августовского путча, он пил пиво в дешевеньком баре в квартале от Алтынской. Собираясь уходить, он обратил внимание на потрепанную женщину (явно, алкоголичку), которая стояла в углу и пристально смотрела на него. Взгляд был чересчур откровенный, и, уходя, Асташев в шутку подмигнул ей.

— Не узнаешь?.. — вдруг пробормотала женщина, отпихивая от себя пустую кружку.

— Это вы ко мне?.. — вскользь усмехнулся Асташев, собираясь выйти на улицу.

— К тебе, к тебе, Сережа…

И тут он уловил в ее глазах знакомый блеск, напомнивший о давнем… Фима?

Он замер, не зная, что делать дальше. Молчание длилось недолго. Фима, продолжая насмешливо щуриться, кивнула на пустую кружку перед собой.

— Угостил бы пивком, а? Болею…

— Конечно, — поспешно согласился Асташев и отправился за пивом. Вернувшись с двумя кружками янтарного напитка, поставил кружки на столик, избегая смотреть на Фиму в упор.

— А ты изменился… — Фима отпила глоток, сдувая пену. — Приоделся и вообще… видным стал мужчиной…

— А как ты?.. — спросил он для приличия, прекрасно понимая, что ответ — налицо. И особых комментариев не требуется.

— Я помаленьку… сам видишь, — Фима усмехнулась, пьяно кося глазами. — Ты наших никого не видел?

— Нет.

— И то верно. Все почти мертвецы… В позапрошлом году Тонго под белочкой с пятого этажа сиганул… Привет родителям…

— А Стрекот? — Асташев притаил дыхание, как будто боялся спугнуть что-то…

— А эту мразь менты хлопнули… — Фима рассмеялась, обнажив редкие, как у старушки, зубы. — Он же вернулся… Отсидел лет пять… За грабеж… А то, что моего брата он… — она помолчала, глядя как-то оцепенело перед собой. — Этого так и не доказали…

Пиво она выпила быстро и глянула на Асташева призывно. Он мысленно решил, что даст ей денег и уйдет.

— А что, Сережа… пойдем, вспомним старое?..

Асташев молча уставился в кружку с остатками пива, как будто хотел разглядеть что-то на дне.

— Брезгуешь, да?.. — в голосе Фимы не было ненависти. Она просто уясняла для себя очевидный факт.

— Извини… я не могу… — он избегал смотреть ей в глаза, испытывая неловкость. — Все в прошлом, Фима…

— Возьми еще пива? — будничным тоном попросила она, видимо, давно уже перестав обижаться в этой жизни. — Вот… — он положил несколько смятых купюр на грязный столик. — Возьмешь себе, сколько хочешь… Прощай…

Он вышел из бара, больше не взглянув на нее. Прошлое имеет сотни лиц и сотни масок. Одни исчезают, другие появляются в самые неподходящие моменты.

Танино лице было совсем рядом. Но иногда ему казалось, что перед ним сидит другой, незнакомый ему человек. — Ты меня ненавидишь?..

— За что?

— За Вадима.

— Нет, — он покачал головой, прислушиваясь к музыке за стеной. Рок-оперу Вебера сменил «Пинк-Флойд» — «Обратная сторона луны»… Как на машине времени он возвращался на двадцать лет назад. — Тогда я лишь хотел, чтобы тебе было хорошо…

— Это правда?

— Да.

— А сейчас?

— Сейчас?.. — повторил Асташев, словно пробуя это слово на вкус. То, что происходило сейчас — имело почти мистическую окраску. И он не мог ни за что поручиться. — Ты думаешь, что мы способны хоть что-то вернуть?

— Не знаю.

— Вот и я то же самое.