Моника Кристенсен - Угольная крошка

Пятница 26 января 18.00

В следующую пятницу Эрик Хансейд вернулся с работы рано и предложил поужинать в шикарном ресторане при Доме культуры. Она нарядилась, предвкушая новое место и новые впечатления. Но когда они приехали туда, она поняла причину настойчивости мужа. Лина Бергерюд праздновала там день своего рождения. Ей исполнилось тридцать, и компания гостей в глубине зала шумела, уже успев подналечь на шампанское. Эрик пошел поздравлять именинницу, а Фрёйдис осталась стоять в одиночестве посреди зала.

Тур Бергерюд сидел спиной и ее не видел. Он не обернулся, и когда Эрик подошел к их столику. Но чуть позже по пути в гардероб он вынужден был пройти мимо столика рядом с выходом и не мог не поздороваться с ней.

– Привет, Фрёйдис. Давно не виделись, слишком давно…

И он подмигнул ей с дурашливо-заговорческим видом. Как будто намекал на только им двоим известную тайну. Ей хотелось расплакаться, но она улыбнулась и, отбросив гордость, крикнула ему вслед:

– Позвони мне. Приятно будет снова повидаться. Ты только предупреди.

Лина Бергерюд за праздничным столом следила за их беседой, недобро сощурив глаза. И когда Тур Бергерюд вернулся, дыша сигаретным дымом и винными парами, она наклонилась к нему через стол, откинув за спину свои длинные светлые волосы.

Вечер тянулся бесконечно. Фрёйдис подолгу сидела одна. Еда, заказанная Эриком, остыла, но она не стала звать его за стол. Она выпила в одиночку почти целую бутылку вина. И когда десерт был съеден, не оставалось ничего другого, как отправиться домой. В гардеробе возникла давка. Все разом собрались уйти. Она стояла и балансировала на одной ноге, пытаясь натянуть на вторую сапог. Куртка Тура Бергерюда висела прямо у нее за спиной, и она потеряла равновесие именно в тот момент, когда он внезапно оказался рядом.

Он рассмеялся:

– Вечно у тебя проблемы с тем, чтобы устоять на ногах…

Лина сразу же поняла, что между ее мужем и Фрёйдис что-то было. И впервые за много лет пришла в ярость. Что она себе вообразила, эта серая мышь? У нее же все на лице написано! Лина повернулась и бросила разгневанный взгляд на мужа. Он пожал плечами и обнял ее за талию.

Эрик Хансейд протиснулся вперед, совсем позабыв об осторожности.

– Собираетесь продолжить банкет? Может, и мы с вами? Время-то еще детское…

Заслышав это, Фрёйдис застыла да так и осталась стоять одной ногой в сапоге, а другой – на холодном полу. Стыд обжег ей горло, как будто она проглотила осколок стекла.

Фрёйдис не могла больше выносить тесноту гардероба. Она поспешила на улицу, забыв, что ключи от дома остались у Эрика. Но он не вышел следом. Он стоял в гардеробе и любезничал с Линой Бергерюд, стоявшей в кольце мужчин. Как пламя в окружении мотыльков. Фрёйдис пробралась через сугробы к окну и смотрела на них.

В сапоги ей набился снег, он растаял и жег кожу. Она присела на каменное крыльцо и разулась. Вытянула ноги в тонких чулках прямо на лед и стряхнула с них снег. Да так и осталась сидеть. Она больше ничего не чувствовала. Даже холода. Но спустя какое-то время она все же натянула сапоги, встала и зашагала прочь. Ей даже в голову не пришло дождаться Эрика. Ей стало на него плевать. Место в ее душе, где когда-то жили чувства к нему с их самой первой встречи, заняла холодная зияющая пустота.

Она пошла мимо церкви, хотя более короткая дорога вела в обратную сторону, через мост. Но она не спешила домой. После получаса размеренной бездумной ходьбы по пустынной дороге у края обрыва она вышла к старому кладбищу. Оно представляло собой кучку заснеженных покосившихся деревянных крестов. Она вспомнила, сколько надежд переполняло ее, когда она только приехала на Шпицберген. А сейчас внутри у нее было мертво и тихо. И никакой новой Фрёйдис там, во тьме, пока еще не родилось.

Она прошагала до самой развилки у подножия Шэринги. Поскольку был вечер пятницы, ей навстречу постоянно попадались компании. Но никто из встречных не замечал Фрёйдис. Никто не махнул ей, не поздоровался, не сказал ни слова. Они не видели ее, хотя она проходила прямо у них под носом.

Фрёйдис никогда раньше ни к кому не испытывала ненависти. Она впервые ощутила, насколько сильно это чувство, теплой волной поднимающееся из живота и растекающееся по груди и горлу. Она и не знала, что ненависть, которую раньше считала признаком поражения и бессилия, может так заряжать энергией. Это было все равно, что ходить по горящим углям.

Но никто не замечал, как она, спотыкаясь, брела по улицам, все ускоряя шаг и судорожно хватая ртом морозный воздух.