Клод Авелин - Кошачий глаз

— Сначала мне надо собрать информацию о той барышне, которая все это заварила.

Господа, собравшиеся в двух салонах на улице де ла Ферм, вполне могли сойти за ближайших родственников покойной. Одетые в черное, угрюмые, они обменивались неприязненными взглядами, как это часто бывает среди наследников перед оглашением завещания, а Мальбранш вполне подходил для роли нотариуса. Действительность, однако, была ненамного веселее. Каждый из этих признанных специалистов боялся услышать траурный марш над гробом своей репутации. Из утренних газет они узнали о фальсификатах Ван Гога, принадлежащих — трудно поверить — кисти жениха мадемуазель Сарразен. Фальсификаты расползлись по всему свету. А письменные свидетельства подлинности произведений? Их выдавал кто-то из них. Если известная собирательница картин решилась на преступление, ей ничего не стоило злоупотребить их доверием. Каждый из них напрягал память, но, не вспомнив ничего утешительного, молил Бога о том, чтобы этот проходимец подделывал не только Ван Гога, но и Ренуара, Сезанна, Моне — кого угодно, лишь бы подпись оплачивалась как должно. Бело вошел как раз в тот момент, когда Мальбранш спрашивал, сколько, по их мнению, может стоить картина Ван Гога таких-то и таких-то размеров. Все единогласно заявили, что два миллиона. «Значит, десять картин — это двадцать миллионов, — подумал Бело, — а если Жан-Марк нарисовал больше, чем сказал, то вообще Бог знает сколько. В чей карман попали эти деньги?»

— Мы просили вас, господа, собраться, чтобы вы подтвердили подлинность всех без исключения картин, которые мы видим здесь, — сказал Мальбранш. — В полицию в разных странах мира поступают жалобы сродни той, которая опубликована в утренних газетах. Мы должны иметь уверенность, что знаменитая коллекция не содержит фальшивок домашнего изготовления. На сегодня нам более нечего вам сообщить.

Нечего? В одну секунду толпа, застывшая неподвижно, зашевелилась. Эксперты, у которых гора с плеч свалилась, были готовы поверить, что минуту назад им снился дурной сон. С легким сердцем они приступили к работе, результаты которой были заранее известны. Все картины в собрании мадемуазель Сарразен были знаменитыми шедеврами. «Она продавала фальсификаты, чтобы сохранить оригиналы», — вспомнил Бело слова Жан-Марка. Неужели Мерсье был так в нее влюблен, что делал все это бескорыстно, ради удовлетворения ее прихоти?

Подписав протокол заседания, эксперты гуськом тронулись к выходу, не подымая глаз на сотрудников отдела криминалистики, ждавших только их ухода, чтобы, согласно приказу Малькорна, «перевернуть весь дом вверх ногами».

— Вас подвезти? — спросил Мальбранш Бело.

— До Сен-Жермен-де-Пре, если вы так любезны. Я хотел бы заняться поисками мадам Б.

— А, господин комиссар! — воскликнул Беда, от возбуждения покрасневший как рак. — Что за новости! Можно сказать, каждый день приносит плоды! Может, вы шепнете мне на ушко одним словечком больше? Думаю, что теперь, в свете новых фактов…

— Я хотел бы, если это возможно, побеседовать с госпожой Беда, — прервал его Бело.

— Возможно? Для меня это невозможно. И я удивился бы, если бы это оказалось возможно для вас, — иронически заметил Беда. — Я скажу вам откровенно: моя жена — не женщина, это фонтан! Со дня нашей беседы она плачет и обзывает меня такими словами, что я стыжусь их повторять. «Этот чудесный мальчик! Невинная крошка! Пережить подобный кошмар… Мало того, что он до свадьбы стал вдовцом, его невесту еще и расчленили! А ты, негодяй, хочешь его добить!» — вот что она твердит. Я все терпел молча, но теперь, когда он признался в фальсификации картин…

— Молчи! Ты сам — фальсификатор! — раздался за спиной Бело чистый, почти детский голос. — Ты — самый подлый человек на свете!

Бело обернулся и снял шляпу. Детский голос принадлежал крупной женщине преклонных лет, распространявшей вокруг запах лаванды. Видно было, что ей трудно двигаться. Глаза ее опухли от слез. Она сжимала носовой платок так, словно держала за горло своего мужа. Людей в таком состоянии Бело называл «преступниками, готовыми, но не имеющими сил совершить преступление».

— А вы, — продолжала госпожа Беда, — вероятно, из полиции. Не знаю, кого вы здесь ищете, но скажу, кого нашли: мать. Настоящую мать. У меня никогда не было детей благодаря небесам, пославшим мне такого муженька, но если бы они были, я хотела бы видеть их похожими на этого мальчика. Фальсификатор? А почему не убийца? Мы знаем, как вы вынуждаете людей сознаваться в преступлениях! Только такое ничтожество, как Беда, мог подумать, что я пла́чу оттого, что поверила в его вину! Я плачу, потому что поняла, до какого состояния вы его довели! Палачи!