Клод Авелин - Кошачий глаз

— Хорошо. Я люблю смотреть правде в глаза. Хуже всего — неопределенность.

Из Вашингтона поступили две новые жалобы. Потом — из Милана и Монреаля. Все утро Бело напряженно ждал каких-нибудь известий из Нейи. К вечеру волнение стало невыносимым. В двенадцать ночи пришел Малькорн, усталый, но довольный. В руках у него был белый конверт.

— Это не деньги, — сказал он. — Это бумаги.

Их обнаружили в старом томе Вольтера, между страницами 276 и 277, на одной из верхних полок библиотеки. Бело взял конверт.

Бело и Симон, оба в шляпах, появились в полночь в кабинете Пикара. Бело сказал:

— Пора, Блондель и Тюссен уже там.

— Лучше, если бы это произошло в другом месте, — пробормотал Пикар.

— Почему? Арест под музыку — совсем неплохая вещь.

— Особенно под свист пуль. Благодарю за такое удовольствие.

Бело покачал головой.

— Не беспокойся, в ресторане будут стрелять только пробки от шампанского.

— Твои слова да Богу в уши. Пойдем, перекусим, чтобы ожидание не подточило наших сил. Правда, Трюфло?

— Так точно. Хорошо поешь — хорошо поспишь.

Машину вел Лякруа. По дороге Симон спросил Бело:

— Вы суеверны?

— Как все. А почему ты спрашиваешь?

— Я подумал; нет дождя, значит, нас ждет удача.

— А если бы был, ты бы считал, что нас ждет неудача?

Симон задумался.

— Нет, пожалуй, я уцепился бы за что-нибудь другое.

— Это удобно, — сказал Лякруа, — но…

— Никаких «но»! — прервал его Бело. — Приметы существуют для того, чтоб нас поддерживать, а не наоборот.

— Я протестант, — сказал Лякруа.

После этого заявления воцарилось молчание. Когда проехали Большие Бульвары, Бело сказал;

— Подъезжая к улице де Мартир, высадишь нас перед Тур-де-Овернь. Потом поедешь на улицу Кондорсе. Первые двери налево — это служебный вход в ресторан. Поставь машину поближе, потому что из них мы будем выходить. Там ты найдешь Блонделя или Бешампа, а может, обоих.

Захлопнув двери, они издалека увидели цепь автомобилей у ресторана. На тротуаре крутилось двое нищих, один из них был Тюссен. Оба они держались на почтительном расстоянии от швейцара в парадном мундире. Увидев Бело и Симона, Тюссен не выдал себя ни малейшим движением. Значит, ему нечего было сообщить. Прекрасно! В противном случае операция оказалась бы под угрозой. Возможно, у швейцара есть какой-нибудь звонок в стене, и он может дать знак тем, кто внутри.

— Судя по фингалам, этот тип не прочь подраться, — шепнул Симон.

— И выпить, — ответил Бело.

— Добрый вечер, — сказал швейцар, приподнимая брови при виде их костюмов, далеких от торжественности. — Разрешите спросить, у вас заказаны столики? Ресторан полон.

— Нас ждут друзья, — ответил Бело.

Брови заняли место, определенное им природой. И все-таки великан продолжал следить глазами за необычными. клиентами. В маленькой раздевалке красивая молодая гардеробщица хотела принять у них пальто.

— Нет, благодарю вас, — сказал Бело.

— Но… — удивленно начала она.

— Эти господа разденутся прямо у столика, — сказал великан и снова зашевелил бровями.

— Ах, вот оно что, — произнесла она. — Я провожу вас.

Бело отодвинул портьеру. Его оглушили звуки джаза, смешанные с шумом разговоров, и ослепили ярко горевшие люстры. Заметив его, к нему направился какой-то человек, явно не кельнер. На нем был смокинг, а кельнеры носили белые пиджаки с золотыми эполетами.

— Господин Эрнест? — спросил Бело.

— Вы заходили утром, господа? Мне так неприятно, я ждал вас в восемь, а теперь… — смущенно начал Эрнест.

Его прервал резкий звон медных тарелок. Смолкла музыка, утихли разговоры, люстры пригасли. Танцевавшие пары почти на ощупь стали возвращаться к своим столикам, а на эстраде появился человек, ярко освещенный прожекторами, с микрофоном в руках.

— Дамы и господа, хоть я помешал вам танцевать, думаю, вы меня простите, — начал он.

— Я понимаю, что вы очень заняты, но… — сказал Бело.

— Ти-хо! — крикнул кто-то из-за соседнего столика.

Человек на сцене продолжал:

— Перед вами уже выступали артисты четырех стран света (удар тарелок), его центра, Парижа (два удара тарелок) и центра его центра — Монмартра (три удара тарелок).

— …но мы хотели бы видеть господина… — попытался Бело кончить оборванную фразу.

— Тише! — шикнули на него сразу из-за нескольких столиков.

— Но то, что вы сейчас услышите, — продолжал конферансье, — все равно приведет вас в восторг. Это прекрасная немка, несравненная Джина Герман!