Валентина Демьянова - Грехи в наследство

— Вот отчего она умела рисовать...

— Конечно! Отец научил.

— Получается, из нашей затеи с дворянским званием Павла ничего не вышло? — криво улыбнулся Можейко.

— Нет, конечно. Вы и сами знали, что это пустая трата времени. Однако потомка Денисовых-Долиных я все же нашла.

— Ага, значит, таковые существуют? Надо же, как интересно! И кто же это?

— Вы, Степан Степанович. Ведь это ваша мать была дочерью Андрея Константиновича Денисова-Долина.

— Это вы таким образом пытаетесь отработать гонорар? — с недоумением вздернул брови Можейко. — Оригинально, но уж очень фантастично.

— Гонорар здесь ни при чем, я его и так получу. А насчет фантастичности... Истинную правду говорю.

— Жаль вас огорчать, но вы ошибаетесь, — нахмурился Можейко. — Мою мать звали Октябриной, и фамилия у нее была не Денисова-Долина.

— Естественно. — Я пожала плечами. — С такой громкой фамилией она бы не в Вуславле обитала, а в лагерях сидела. Лили уцелела потому, что жила по фальшивым документам. Это точно, об этом мне Гаршина сказала. Каким образом вашей матери удалось документы раздобыть, Ирина Ильинична не знала, но уверяла, что у Лили действительно было другое имя. И что-то мне подсказывает, что для вас, Степан Степанович, мое сообщение новостью не стало. Вы и сами это подозревали, просто трактовали сей факт неправильно. Вы заблуждались в отношении своего происхождения, и я даже могу объяснить почему. Все из-за той папки, что вы нашли среди вещей матери. Поскольку она ее так долго и бережно хранила, вы решили, что содержимое имеет к ней непосредственное отношение. Наверняка задались вопросом, кем же приходился ей Захар Сидельников, и, прикинув года, пришли к выводу, что отцом. Почитав документы, сообразили, что ей иметь папашу с таким прошлым по тем временам было крайне опасно, и потому не удивились, что ваша мать исхитрилась сменить его фамилию на другую. Вместе с папкой вы нашли часы, кольцо и запонки. Рассудив, что простолюдину Сидельникову они принадлежать никак не могли, вы решили, что эти вещи попали к нему случайно.

— Я подумал, что он кого-то ограбил.

— Можно сказать и так. После революции Сидельников служил в ЧК, и это дало ему возможность расправиться со своим давним врагом, графом Денисовым-Долиным. С его трупа он и снял эти безделушки. Скорей всего, сделал это даже не из жадности, а на память взял.

— Если вы… правы, и мать не является дочерью Захара, как все эти вещи оказались у нее?

— Их вдове Андрея Константиновича отдала дочь Сидельникова, Ксения. В письмах Лили, которые оставила мне Гаршина, есть упоминание об этом. Она же отдала Варваре Федоровне и папку отца. Поскольку после расправы с врагом ненависть Сидельникова не утихла и переключилась на его семью, Ксения надеялась, что папка станет для Лили и ее матери гарантией безопасности. Ксения была доброй, совестливой девушкой, и это не мое мнение. Так пишет о ней Варвара Федоровна, сама ненавидевшая Сидельникова.

— Все ваши выкладки очень зыбки. Все могло быть и так, как вы говорите, а могло и совсем иначе, — пробормотал Можейко. Его, судя по хмурому виду, мое сообщение не обрадовало.

— Я права. Все было так, как я говорю. В письмах Варвары Федоровны есть точное указание места, где она жила после бегства из Марьинки. Это самая окраина города, рядом с кладбищем. Вы ведь тоже там жили, верно?

Ответом мне было тяжелое молчание.

— Вы все неправильно поняли, Степан Степанович. И эти вещи, — я кивнула на лежащие на столе безделушки, — на самом деле были самым ценным, что вообще имелось в вашей жизни. Это были ваши семейные реликвии, а вы их продали. И еще... Зря вы убили Гаршину с Зинаидой. Ни та, ни другая опасности для вас не представляли. Хранящаяся у Зинаиды папка отношения к вам не имела, а ваша родственница Гаршина, если бы вы с ней поговорили, наверняка отдала бы письма Варвары Федоровны вам. И все стало бы на свои места.

— Но как же так? — послышался возмущенный голос Аллы Викторовны. — Вы только что довели нас до шока, обвинив Макса во всех этих преступлениях, а теперь говорите совсем другое!

— Мама, оставь Анну. Она тут ни при чем. Ей нужно было «раскрутить» Степана, — вмешался Макс.

— Но ты же... Ты же только что признался во всех этих преступлениях!

Сын посмотрел на нее с удивлением:

— Ты так ничего и не поняла? Я же ради тебя это сделал!

Брови Аллы Викторовны взметнулись вверх.

— Ради меня?! Сознался во всех этих немыслимых грехах ради Меня?