Валентина Демьянова - Страсти по Веласкесу

Нежно звякнуло стекло, коротко стукнула задвижка, сухо скрипнула рассохшаяся створка окна… Сунув инструменты в висевшую на поясе сумку, человек перекинул ноги через подоконник и в следующую секунду уже стоял на полу. Замерев на месте, он несколько минут чутко прислушивался к ночным звукам. Не услышав ничего тревожного, выскользнул из-за шторы и сделал сначала один осторожный шаг, потом другой… Все вокруг было погружено в непроглядную тьму. Плотные, тщательно задернутые на ночь портьеры надежно отгораживали комнату от внешнего мира, не пропуская с улицы ни света луны, ни отблеска звезд. Но тот, кто проник в комнату, уже бывал здесь раньше и потому точно знал, где находится то, что ему нужно. Подсвечивая себе фонарем-карандашиком, человек направился в самый дальний конец гостиной.

Узкий луч света заметался по стене, выхватывая из темноты цветные пятна картин в тяжелых рамах, и наконец остановился на изображении головы Спасителя в терновом венце.

— Вот она! — послышался еле слышный вздох.

Зажать фонарь в зубах и освободившимися руками ловко снять картину с гвоздя, было делом одной минуты. Проделано все это было деловито и хладнокровно, но душа ликовала. Несмотря на сложности, все получилось!

Это был миг торжества, и тем неожиданней оказалось то, что произошло в следующее мгновение. Под потолком вдруг вспыхнула люстра, а за спиной раздался негромкий голос:

— Все-таки решились!

В дверях стояла полностью одетая и без каких-либо следов сна на лице хозяйка дома. Встретившись взглядом с ночным визитером, она спокойно сказала:

— Я ждала вас. Уже вторую ночь дежурю без сна в соседней комнате.

— Вы… догадались?

Звуки, с натугой вырвавшиеся из пересохшего от волнения горла, напоминали скорее скрипучее карканье вороны, чем человеческий голос.

— Это было нетрудно… вас выдали глаза. Обходя комнату, вы так и шарили ими по стенам… а, увидев картину, не смогли скрыть волнения…

— И вы… вы все равно позволили?..

— Нужно же вам было убедиться, что это та самая картина, — сухо усмехнулась она в ответ.

Секунду длилось замешательство, потом руки с зажатым в них полотном протянулись к крюку на стене.

— Нет! Нет! Раз уж позарились, берите! — живо воскликнула хозяйка, пресекая попытку вернуть картину на ее прежнее место. — Только и проклятие тогда тоже ваше!

В ее голосе слышалось еле сдерживаемое ликование.

— Проклятие…

— Оно самое! Дело, видите ли, в том, что у этого полотна плохая история. Давным-давно, много лет назад, эту картину обманом отняли у ее законной хозяйки. А она очень ею дорожила… было у нее связано с ней что-то очень личное… вот в гневе и прокляла тех, кто это сделал.

— Но ко мне-то это какое имеет отношение?

— Прямое. Проклятие-то никто не снимал. Той женщины давно уже нет в живых. Да и вряд ли она стала бы это делать. Характер был не тот… Вот и выходит, что всякий, кто хочет завладеть картиной, получает и все связанные с ней неприятности. Эта картина не раз переходила из рук в руки и никому еще не приносила счастья.

Настороженные глаза гостя нехотя переползли на зажатый в руках кусок холста. То, что на нем было изображено, показалось вдруг зловещим и вызвало невольную зябкую дрожь. Задний фон полыхал тревожными багряными тонами, а изможденный Христос в терновом венце со стекающими по запавшим щекам струйками крови, пронзительно смотрел из-под гневно насупленных бровей. И не было в том взгляде ни привычной благостности, ни тихой ангельской кротости. Он, казалось, пробирал насквозь, читал самые потаенные мысли и не сулил ничего хорошего.

Хозяйка, с жадным любопытством следившая за моральными корчами ночного гостя, услужливо предложила:

— Если интересно, могу поведать, что вас ожидает в будущем. И поверьте, я не пугаю, эта картина просто пропитана злобой. Так что, хотите узнать, как именно звучит проклятие?

Некоторое время она выжидала, но, так и не получив согласия, торжественно произнесла:

— Будьте вы прокляты! Вы и ваши потомки! До гробовой доски, до седьмого колена! Вы украли не вещь, вы отняли свидетельство безвозвратно ушедшей любви. Вы забрали самое дорогое, что у меня еще оставалось. Вы лишили меня последней радости, и теперь ни вы, ни ваши дети никогда не будете счастливы. Горе станет вашей судьбой. Напрасно будете молиться и плакать, слезы не помогут. Несчастья, болезни и смерть будут преследовать вас до тех пор, пока не исчезните все до единого с лица земли!