Валентина Демьянова: Страсти по Веласкесу

— Что? — недовольно скривился Герасим.

— Классный видок.

— На себя посмотри, — беззлобно огрызнулся он.

Препираться мы могли до бесконечности, и оба получали от пикировки искреннее удовольствие. В другое время ни за что не упустила бы возможности подколоть его, но на этот момент настроение у меня было препаршивейшее. Душу будоражила неясная тревога, причиной которой было злополучное послание. Держаться я старалась бодро, но Герасим сразу заметил неладное.

— Что с тобой? — насторожился он.

— Сама понять не могу. Вроде ничего серьезного, а на сердце неспокойно.

Стараясь избегать излишних эмоций, коротко изложила суть возникшей проблемы, особо отметив непонятную осведомленность отправителя.

Герасим слушал внимательно и вроде бы даже сочувственно, но, когда я умолкла, раздраженно пожал плечами:

— Ну и что ты так волнуешься? Что тебе заказчик неизвестен? Тебе это так важно — знать в лицо того, кто хочет получить эту картину? По-моему, нет. Главное — человек готов щедро заплатить. Или для тебя деньги уже перестали что-либо значить?

Я страдальчески поморщилась:

— Нет, конечно.

— Тогда я не понимаю, чего ты дурью маешься. Кончай бренчать нервами и приступай к работе.

Мы постояли немного, сверля друг друга гневными взглядами, потом Гера взял меня за руку и мягко спросил:

— Почему ты так нервничаешь?

— Трудно сказать… Но ты же знаешь, чем я занимаюсь. Тут любой пустяк может подлянкой обернуться.

Герасим понимающе кивнул. Он, в отличие от многих моих знакомых, действительно знал, чем я зарабатываю на жизнь. Поделилась я с ним своим секретом давно, и произошло это случайно, под влиянием моей минутной слабости. В то время я была очень одинока, не имела ни настоящей родни, ни преданных друзей. Родственников мне заменял мой наставник Павел Иванович, а единственным другом был тощий подросток Герасим.

— Ты разыскиваешь старинные картины?

Помню, какими широко распахнутыми недоумевающими глазами смотрел он на меня тогда.

— Не только картины… Это могут быть и украшения, ордена, миниатюры. Есть любители старины, коллекционеры. В общем, люди, собирающие произведения искусства и мечтающие заполучить ту или иную вещь в свое собрание. Вот мы с Павлом Ивановичем и помогаем им осуществить свою мечту.

— А сами они не могут купить? Зачем им вы?

— Ну… — замялась я. — Не всегда хозяева редкостей горят желанием с ними расстаться.

Не знаю, что тогда вынес парнишка из моего уклончивого объяснения, но больше мы к этой теме не возвращались. Однако каждый раз, когда я на время исчезала, по возвращении в глазах Герасима читался немой тревожный вопрос.

— Сможешь помочь? — вернулась я из прошлого в настоящее.

— Попробую. Начнем с отправителя. Покручу его письмо, а там посмотрим, как карта ляжет.

Мы почти дошли до его комнаты, как вдруг Герасим остановился и смущенно предупредил:

— У меня там… подруга. Ты уж без… комментариев, пожалуйста.

Я согласно кивнула.

— Конечно! Разве я не понимаю? Ты уже вырос и имеешь право на личную жизнь.

— В отличие от тебя, — не удержался он.

Развивать эту тему у меня настроения не было, и я сделала единственное возможное — пропустила реплику мимо ушей.

Комната у Герасима была большая, но, ввиду крайней захламленности металлоломом, впечатления таковой не производила. Из мебели кроме длинных столов, заваленных различными блоками и деталями, имелись только платяной шкаф и широкая тахта. На момент нашего появления она была занята: на ней безмятежно спала Герина знакомая. Мне, конечно, было любопытно, что за подружку завел себе мой приятель, но разглядеть ее возможности не оказалось. Девушка лежала лицом вниз, даже еще укрывшись по самую макушку. В общем, из всех ее достоинств по-настоящему оценить я могла только копну волос, видневшуюся из-под одеяла. Об остальном нужно было догадываться лишь по неясным очертаниям.

Не обращая внимания на спящую, Герасим подсел к компьютеру и защелкал клавишами. Я быстро пристроилась за его спиной, но он раздраженно бросил:

— Не стой над душой. Разберусь, тогда все и расскажу.

Резкость его тона меня не обидела. Я и сама не люблю, когда мне через плечо заглядывают. Стараясь не шуметь, отошла к окну и привычно уперлась лбом в стекло. Этот двор я видела в разное время года в течение нескольких лет, и тогда он казался мне жутко убогим. Я мечтала накопить денег, купить собственное жилье и вырваться отсюда. Мечта осуществилась, и теперь я владею прекрасной квартирой в престижном районе столицы, но странное дело… Каждый раз, когда я возвращаюсь сюда, — а это бывает не часто, — у меня щемит сердце. Мне кажется, что с переездом я потеряла что-то очень хорошее. Однажды я поделилась этими мыслями с Павлом Ивановичем, но сочувствия, естественно, не дождалась. Он обозвал меня сентиментальной дурой и приказал выкинуть эту блажь из головы.