Валентина Демьянова - Грехи в наследство

— Точно. Можейко, — согласилась женщина.

— А у него она откуда появилась? Если можно, расскажите подробно.

— Как мне говорила, так и ей все перескажи! — снова влез в разговор Григорий.

Женщина ответила ему кротким взглядом и покорно начала рассказывать:

— Ну лето было. Только-только каникулы начались... какой год был, не скажу, не помню, но нам тогда лет по четырнадцать было. Зинка уже вовсю со Степкой женихалась. Потому и ко мне прибежала, что Степана хотела увидеть. Ну сидим мы с ней на скамейке, Степку ждем, а тут и он сам бежит. Несется во весь дух и той папкой над головой размахивает. Подлетел к нам и кричит: «Глядите, что я у матери в сундуке нашел!» Сели мы вот тут на лавке, стали смотреть. Мне это занятие быстро наскучило, а Степка с Зинкой увлеклись. Степка ей вслух читает, а она внимательно слушает. Может, ради Степки интерес изображала, а может, ей и вправду любопытно было. Точно сказать не берусь. Зинка ведь смышленая была... Это потом, когда сильно пить начала, поглупела.

— Ты Зинаиду не хай! Она у нас теперь покойница, — сурово напомнил Григорий.

Женщина искоса посмотрела на него, но спорить не стала.

— Долго они так сидели. Все бумаги в папке листали и хихикали. А когда уходить собрались, Степка Зинаиде и говорит: «С собой забирай. Пусть у тебя полежит. А то мать найдет и обязательно отнимет».

— Думаете, он про папку потом забыл, и она у Зинаиды осталась? — спросила я.

— Наверное.

Поблагодарив Гришкину знакомую, я распрощалась с ней и не спеша двинулась к машине. Григорий потянулся следом, понуро глядя себе под ноги. У меня из головы не шел рассказ Зинаидиной подружки. Если все было, как она рассказала, значит, все мои предыдущие умопостроения рушились с треском. Если злосчастная папка столько лет находилась в семье Степана, значит, имела к ней непосредственное отношение. Какое? Да простое! Сидельников приходился матери Можейко, Октябрине, родственником. Дядей или отцом! Нет, дядя не слишком близкое родство, чтобы столько лет хранить его документы в сундуке. Отцом! Значит, Степану он доводится дедом! А если все так, то, выходит, именно Можейко хотел заполучить папку! Потому и убил Зинаиду... На этом месте я в своих рассуждениях начинала буксовать. Причина! Для убийства должна быть причина, а я ее не находила. То, что Зинаида его шантажировала, а он хотел вернуть папку, мне в качестве причины никак не подходило. Можейко хоть и являлся правой рукой Ефимова, сам по себе человеком публичным не был. Его лицо не мелькало на экране телевизора, а фамилию знали только товарищи по партии. И если бы вдруг открылось, что в далеком прошлом у него имелся дед с подмоченной репутацией, ему бы это ничем не грозило. Имидж для Можейко значения не имел, Ефимов бы отнесся к этому факту с пониманием, а финансовые потоки как текли через руки Степана Степановича, так и продолжали бы течь. Зачем тогда идти на убийство?

Я уже открыла дверцу, когда за спиной послышался нерешительный окрик:

— Эй!

Думая, что ослышалась, я глянула через плечо и увидела, что женщина машет мне рукой.

— Подожди здесь, — бросила я Григорию и бегом вернулась назад.

— Я вот что сказать хочу... — пробормотала она, тревожно поглядывая на топчущегося у машины Гришку. — При Грише я говорить не стала... и в случае чего подтверждать нигде ничего не буду. Если в милицию вызовут, откажусь...

— Не волнуйтесь. Я в милицию не пойду.

— В общем, я, кажется, видела убийцу.

Лили машинально вертела в руках треугольник с номером полевой почты вместо обратного адреса, а по щекам одна за другой катились слезы.

— Ну вот и все. Вот и все... Все, все, все... — монотонно повторяла она, уставившись невидящим взглядом в стену.

Антона Чубарова больше нет. Геройски погиб, защищая Родину. Так написано в письме. Погиб, погиб, погиб...

а они так и не успели помириться. И все из-за нее! Из-за ее ужасного, жуткого, отвратительного характера. Антон ни в чем не виноват. Он был добрый, отходчивый. Это она, Лили, все испортила. Сначала вспылила и наговорила ему кучу гадостей, а потом взяла и просто вычеркнула из своей жизни. Одним махом. Раз и навсегда. Не писала ему сама, не отвечала на его письма и даже их ребенку дала не отцовское отчество, а совсем другое. Первое, какое в голову пришло. Дура! Самонадеянная, взбалмошная дура! Убеждала себя, что он ей не нужен! Что сможет прожить одна, без Антона.

Лили покосилась на треугольник. Как оказалось, ошибалась. Прочитав письмо, она упала в обморок. Впервые в жизни. А очнувшись, первое, что подумала, было: не хочу больше жить. И еще: Антон погиб, так и не узнав, что у него есть ребенок.