Валентина Демьянова: Грехи в наследство

Голубкин являлся именно таким двинутым коллекционером, он собирал вещи, имеющие отношение к Наполеону. Неудивительно, что, едва в руки Павла Ивановича попали дорожные часы полководца, он сразу вспомнил о Голубкине. Он идеально подходил для задуманной старым прохиндеем операции: был богат, азартен и до неприличия молод. Последний фактор играл в хитроумном плане Павла Ивановича решающее значение, потому что на роль продавца он решил определить меня. По задумке патрона, мне следовало познакомиться с Голубкиным, завести с ним легкий роман и потом втюхать ему Наполеоновы часы. За тройную цену. «Со мной он будет торговаться, а перед тобой не устоит и выложит не моргнув глазом сколько запросишь», — категорично заявил Павел Иванович. Я отбивалась, как могла, только все приводимые мной доводы на патрона не действовали, и в конце концов мне все-таки пришлось подчиниться приказу.

Я нашла возможность познакомиться с Голубкиным и даже продала ему те злосчастные часы за деньги, на которых настаивал шеф. Тогда нам обоим казалось, что задумка удалась, и только много позже, когда наш с Голубкиным бурный роман подошел к финалу, я узнала, как мы с патроном ошибались. Этот иезуит сразу нас раскупил, а часы купил, причем за дикие деньги, только для того, чтобы иметь повод встречаться со мной. Голубкин оказался пройдохой похлеще моего патрона и быстро понял, что я молода, наивна и меня за содеянное обязательно будет мучить совесть. Голубкин же угрызений совести в принципе не ведал и потому пользовался моей слабохарактерностью, как хотел. Он буквально преследовал меня, задаривая цветами и с утра до вечера обрывая телефон. Наконец обнаглел настолько, что предложил выйти за него замуж. Первые разы, когда Голубкин делал мне предложение, я отказывала мягко, и в ответ он учинял мне небольшие скандальчики в виде битья подвернувшейся под руку стеклянной утвари и шварканья подаренных им же букетов о стену. Последующие отказы сопровождались более бурными проявлениями темперамента, а последнее предложение руки и сердца было сделано в ресторане и закончилось уже полноценным скандалом: услышав привычный ответ, Голубкин одним махом разгромил стол, за которым мы сидели. Привлеченные скандалом посетители глазели на нас и радостно делились впечатлениями. Тут терпение покинуло меня, я встала и ушла, но напоследок поклялась, что встретиться с ним еще раз меня не заставит даже угроза смерти. Но, как говорится, зря зарекалась! Жизнь повернулась так, что нам снова пришлось встретиться.

Перипетии нашего с Голубкиным бурного романа и не менее бурное расставание не стали тайной для моего учителя. На следующее же утро он вызвал меня к себе и устроил грандиозную головомойку. Речь патрона в тот момент отличалась крайней эмоциональностью, а красной нитью через нее проходила одна-единственная фраза: «Ты непроходимая дура, которая не понимает своего счастья». По словам Павла Ивановича, мало что в городе было не по силам Голубкину. То, что нельзя было купить за деньги, он получал с помощью своего авторитета. А если не работало ни то, ни другое, то в ход шла сила. Тоже, кстати, немалая. «И все это могло принадлежать тебе! А ты…» — орал мой опекун и учитель, багровея от душившей его ярости. Дальше шли выражения, которые даже мне, проведшей детство и юность среди дворовой шпаны, казались чрезмерными.

Павел Иванович орал, я в ответ угрюмо молчала. И вовсе не потому, что мне сказать было нечего! Просто смысла не видела. Если бы я только заикнулась, что одной из причин, причем не самой худшей, по которой я категорически отказывалась стать женой Голубкина, была его страсть любой разговор превращать в балаган, шеф бы меня высмеял. С его точки зрения, эта была и не причина вовсе, а блажь. Но то была его, сугубо личная, точка зрения, а я знала наверняка, что жить бок о бок с человеком, который из каждой ситуации устраивает цирк, невыносимо. У самой такой же характер. Поэтому, рассудив, что два шута в одной семье — явный перебор, я его и послала. Тогда казалось, что навсегда, но жизнь забавная штука. Прошло немало времени, и она снова свела нас во время моих поисков картины «Христос в терновом венце». Обстоятельства сложились так, что я вдруг осознала: Голубкин мне совсем не так безразличен, как мне хотелось думать. И вот последние несколько месяцев мы с ним жили вместе и попытались понять, что же может получиться из нашего непростого союза. Однако все это было моим частным делом, и посвящать в него госпожу Ефимову я не собиралась.