— Будьте любезны, объясните мне поточнее ситуацию, связанную с господином Гэмлином. Разговор по телефону с ним вчера вечером получился довольно сумбурным.
«О, как тактично! — подумал Барнаби, представив себе, какой поток проклятий и непотребной ругани обрушился на сэра Уиллоуби из телефонной трубки. — Нет сомнений, что присланный Грейторексом счет будет вполне пропорционален этому потоку». Он объяснил ситуацию.
Сэр Уиллоуби терпеливо выслушал этого человека, которого говоривший по телефону обзывал «поганым мерзавцем с рожей красной, как сырой бифштекс». Затем положил длинные, на редкость красивые пальцы на элегантно скрывающие его полноту брюки, но тут же страдальчески сморщился и, поставив почти полную чашку кофе на стол инспектора, повернулся к Трою со словами:
— Как вы думаете, найдется здесь для меня стакан воды?
Парадоксально, но вежливость Уиллоуби раздражала Троя гораздо сильнее, чем если бы тот был надменен. В любом случае о том, чтобы уста Троя разомкнулись и произнесли «сэр Уиллоуби» не могло быть и речи. Даже простое обращение «сэр», которое безо всяких различий используется при общении с любым более-менее взрослым и относительно трезвым мужчиной, осталось невостребованным. Пробормотав «будет исполнено», Трой покинул офис.
— Как я заключил после беседы вечером с мистером Гэмлином, он был официально обвинен в убийстве («Эти гады меня припечатали, Уилл!»).
— Это не совсем так, хотя сегодня утром мы будем его допрашивать еще раз. Поскольку вы адвокат мистера Гэмлина…
— Нет уж, увольте! — И сэр Уиллоуби махнул рукой, категорически отрицая свою причастность к Гаю. — Я поверенный семейства Макфадденов и здесь, собственно, для того, чтобы защитить интересы миссис Гэмлин.
Барнаби на какой-то миг даже испытал нечто вроде сочувствия к Гаю. Бедняга, он, наверное, кровавые мозоли заработал, пока втерся в этот узкий круг избранных. Принеся воду, Трой поставил стакан на самый дальний край стола и ретировался к окну.
— В любом случае мы будем рады, если вы сможете присутствовать на допросе, — сказал Барнаби. Его предложение не было совсем бескорыстным. Присутствие адвоката на допросе — гарантия того, что впоследствии он не будет чрезмерно придираться. И не нужно будет его дополнительно информировать, если дело дойдет до суда. Сэр Уиллоуби улыбнулся, потянулся за водой, чуть-чуть отпил и сделал снова жест, несомненно, изящный, но довольно неопределенный, который мог означать что-то одно, всё в целом, ничего или иметь все три значения одновременно.
«Они решили бросить Гая на съедение волкам», — подумал Барнаби и решил узнать у Уиллоуби подробности вчерашнего телефонного разговора. В нормальных обстоятельствах просить адвоката обвиняемого оказать помощь в расследовании столь же глупо, как доить мышь, и с точно таким же результатом. Однако сэр Уиллоуби отнесся к его просьбе со всей серьезностью.
— Все было довольно сумбурно, знаете ли. Что-то насчет перчатки и колоритные замечания по поводу еды и присутствовавших. Ну и само убийство, разумеется. Потом продолжительные жалобы по поводу дочери.
— Что он говорил об убийстве?
— Только то, что не имеет к нему ни малейшего отношения.
— Он упоминал про деньги Сильвии?
Сэр Уиллоуби выпрямил спину или, во всяком случае, сделал все при своем весе для этого возможное.
— Нет, не упоминал.
— Как я понял, мисс Гэмлин собирается подарить эти деньги общине.
— О! — Адвокат оправился от этого известия моментально, можно было подумать, что страдальческое «о!» вообще не прозвучало. — Что ж, это в конце концов ее деньги, и она теперь может ими распорядиться сама. — Он раскачался и затем встал со словами: — Мне сегодня после полудня нужно еще заглянуть в суд, так что…
— Вы сами привезете на допрос мистера Гэмлина, или нам послать за ним машину?
— Право, я не знаю, когда мы с ним увидимся. Отсюда я отправлюсь прямо в Поместье, чтобы узнать, как там Сильвия и ее матушка. Не думаю, что стоит на меня рассчитывать.
«Ну да, я был прав, — сказал себе Барнаби, — они определенно решили бросить беднягу на съедение волкам».
Трой дал инструкцию женщине-полицейскому Брирли сопроводить Уиллоуби и теперь наблюдал за тем, как отчаливал «бентли».
Ночью никто из них почти не спал. Завтрак тоже едва заслуживал подобного наименования: каждый убеждал соседа, что необходимо подкрепиться, но при этом сам не мог проглотить ни кусочка. До завтрака они все собрались в холле (никто теперь не осмеливался называть это место «Зал Солнца») и встали в круг, держась за руки, чтобы «подзарядиться энергией», но даже десятиминутный сеанс дыхательных упражнений не возымел почти никакого эффекта. Горе их разъединило, и каждый переживал его запершись в одиночной камере скорби. Даже Джанет, чье уважение и любовь к Учителю никогда не носили характера преклонения, была сама поражена силой своей печали.
Читать дальше