Кэролайн Грэм - Смерть под маской

Трикси меж тем снова вернулась к теме Гэмлина.

— Слушайте, а… а он еще здесь? — Когда Барнаби, с озабоченным видом перебиравший бумажки, ей не ответил, она продолжала: — Видите ли, нам же надо знать, если кто-то остается на ночь! — И, помолчав, добавила: — Ну, чтобы постелить постель… приготовить завтрак…

Барнаби, сжалившись над ней, ответил, что, по его сведениям, мистер Гэмлин отъехал в отель.

— И вы его отпустили?!

— Я бы не стал на вашем месте так беспокоиться, — сказал Трой. — Мы следим за ним. Как и за всеми прочими…

Трикси пролепетала, что вряд ли это поможет, набросала свой вариант схемы расположения людей и была отпущена.

— Она чего-то сильно опасается, шеф — сказал Трой, когда за ней закрылась дверь.

— Она определенно что-то скрывает. Так же, как Уэйнрайт и Гибс. Но когда я коснулся убийства, никто не дрогнул. Интересно почему?

— Явно тут дело нечисто.

— Ее почему-то сильно зацепил Гэмлин. Утверждает, что до сегодняшнего дня не была с ним знакома, но делает все возможное, чтобы нафаршировать его и сунуть поскорее в печку, как яблоко на десерт. Если я чего и не выношу, так это — когда меня подгоняют, — заключил Барнаби, вставая и разминая затекшие ноги.

— Будете утром с ним опять говорить?

— Обязательно. Думаю, мы его задержим. А пока забрось это в лабораторию для экспертизы по пути домой.

Трой взял пакеты. Лаборатория была совсем не по пути. Она находилась в стороне, а если уж кому-то и по пути, то скорее самому инспектору, а не сержанту…

— Будет сделано, шеф — отозвался Трой, закинул пакеты в машину и с блаженным вздохом потянулся за пятой сигаретой.

Гай сидел, откинувшись в мягком кресле, перед мигающим телевизором. Он разделся, но в душ не пошел. Он позвонил своему адвокату, но не почистил зубы. На нем были носки, шорты и расстегнутая, в пятнах пота рубашка. Запонки вынуты, рукава болтались, закрывая кисти рук.

За исключением руки, время от времени тянувшейся к бутылке, стоявшей в ведерке со льдом, его тело находилось в полной неподвижности, зато голова, казалось, готова была разорваться от ярости. Его подташнивало то ли от выпитого (бутылка виски, которую он заказал в номер, была почти пуста), то ли от мрачных мыслей.

Сильвия… Думать о ней было мучительно и страшно. Его все время преследовала мысль, что она находилась к нему ближе всех прочих в тот момент, когда они окружали Мэй. И именно слева от него, со стороны кармана, где он обнаружил перчатку. В своем просторном одеянии Сильвия могла с легкостью спрятать и нож, и перчатку. Это, а также факт, что он приехал туда только ради нее, подталкивал его к страшному заключению: его подставила, возможно, родная дочь. Как Гай ни стремился противиться такому выводу, пьяный угар и болезненное воображение не позволяли ему этот вывод исключить. Голова раскалывалась, шейные мускулы превратились в стальные узлы.

Чем дольше он думал, тем убийственно логичнее выглядели его предположения. Это объясняло, почему Сильвия заманила его в кухню и зачем оставила его зам одною: конечно, для того чтобы обеспечить ему теоретическую возможность завладеть ножом и перчаткой. И наконец, самое ужасное — ее спонтанное обличение. Ведь всего несколько секунд прошло с момента, когда при зажженном свете все ошеломленно смотрели на падающего человека в белом, как Сильвия повернулась к нему и с криком «Это ты! Это всё ты!» ударила его по щеке.

Кто-то стал ее успокаивать, а Гай отошел в сторону, смирившись с ролью парии, в которой и предстал перед полицейскими. Вероятно, с этой минуты его и решили рассматривать в качестве главного подогреваемого. Вот ведь маленькая язва!

Гай застонал, потянулся за льдом, использовал стакан вместо совочка, и плеснул на кубики льда виски. Напиток расплескался, часть его вылилась в ведерко, часть на поднос. Запах виски в комнате стал резче. Стакан он опорожнил в два глотка.

К мучительным мыслям о предательстве дочери примешивалось чувство раздражения. Ведь они с Крейги договорились продолжить беседу. Гай на это очень рассчитывал. Хотя ни в поведении, ни в словах Крейги не было и намека на осуждение, Гай отдавал себе отчет в том, что представил себя в очень невыгодном свете, и это его тоже бесило. Он понимал, что выглядел человеком с завышенным представлением о себе, который не умеет себя контролировать. Гай считал себя сильным. Жизнь, она заставила его стать таким, каков он есть. Никто из тех, кто был за столом, представления не имеет, чего стоит выбраться из сточной канавы. Какая сила нужна, какое упорство… и какую цену платишь, чтобы создать себя заново. Мгновение слабости — и тут же снова окажешься в канаве, а дюжина башмаков с заклепками будет втаптывать тебя лицом в грязь. Если бы он успел рассказать об этом Крейги…