Кэролайн Грэм - Смерть под маской

Ему вспомнились вдруг покой и тишина той пустой комнаты. Чувство, что на короткое время он скинул с себя бремя того, кто называл себя Гаем Гэмлином. Бремя, о котором он сам даже не догадывался. Что, если попробовать вернуться туда? Будет ли там также тихо? И может ли тишина принести исцеление?

Он вздрогнул и рассердился на себя, подумав, что, наверное, спятил. Что за ерунда лезет ему в голову?! Этот Крейги всего лишь дешевый фокусник, разве не так? Так! Устроил маленькое шоу со светом и полосками шелка, а он раскис! Это правильная мысль. Только бы ее не упустить.

«Не упустить», — и он несколько раз покивал головой для большей убедительности. Затем зачерпнул еще льда и отвинтил крышку у бутылки.

Чтобы хоть чем-то отвлечься от мрачных мыслей, он включил телевизор и прищурился, пытаясь понять, что означают смутные движущиеся пятна. Ага: женщина на кухне у раковины, рядом — девочка. Они обсуждают разные средства для мытья посуды. Женщина рассмеялась фальшивым «материнским» смехом и украсила носик девочки шариком мыльной пены. Гай резко щелкнул кнопкой, но картинка уже сделала свое черное дело.

Чувство потери овладело им с новой силой, а с ним — и понимание того, что эта потеря невосполнима. Слишком поздно. Он тосковал, он хотел прижать к сердцу не эту высокую лицемерную незнакомку, а того ребенка, каким она была когда-то. Его плоть и кровь. Он осознал всю безнадежность своего желания, волна отчаяния накрыла его, и лицо исказила гримаса боли.

В высоком зеркале напротив Гай увидел свое отражение: складки жира над эластичным поясом шорт, грудь, заросшая спутанными потными волосами, рубашка вся в пятнах виски; потное лицо цвета непропеченого теста…

Он смотрел на эту отталкивающую картину и вдруг почувствовал сильное головокружение, а вслед за этим его бросило в жар. Гай зажал голову между коленей. Комната качнулась в одну сторону, потом в другую. Он выпрямился, держась за плетеные ручки. Его сильно тошнило. С трудом превозмогая слабость, он кое-как встал на ноги и направился в ванную. На полдороге он почувствовал страшной силы боль, будто кто-то пытался разорвать ему грудь крюком. Гай вскрикнул и, шатаясь, огляделся.

Пилюли. В кармане пиджака. Гай сдвинулся с места. Тяжелые, как мраморные колонны, ноги его не слушались. Еще шаг — и новый приступ боли в груди свалил его с ног. Он полежал на спине, а когда тиски чуть ослабли, приподнялся на локте и другой рукой схватился за край стола. Пальцы скользнули по вазе с фруктами и задели маленькую белую карточку. Яблоки, апельсины, груши и бананы обрушились на его запрокинутое лицо и раскатились по полу.

Эта его попытка оказалась последней. Боль вернулась с ощущением, что его рвут раскаленными щипцами. Гай откинулся на ковер и позволил ей себя сожрать.

В восемь тридцать утра Барнаби уже сидел за своим рабочим столом, пересматривая записки, размышляя над многочисленными сообщениями и разнообразными замечаниями свидетелей и сверяя схемы. В последних он кое-где обнаружил пропуски, но в целом каждый представлял себе, кто находился с ним рядом. На основании этих схем Барнаби соорудил себе одну общую, которая теперь в увеличенном виде висела на стене.

Он как раз был занят ее внимательным изучением, когда дверь приоткрылась и на пороге возникло похожее на привидение бледное существо с кругами вокруг глаз, как у панды, и с подносом в руках.

— Принесли мой чай? Самое время.

Барнаби спал пять часов. Ему обычно больше шести и не требовалось, и он находился в прекрасной форме. Трой добрался до постели в три, малышка проснулась в четыре и орала с короткими перерывами до семи тридцати. К тому времени ее папуля уже встал и оделся, после чего ребенок успокоился и сладко заснул. И это происходило каждую ночь уже в течение целой недели. Такая мстительность в столь нежном возрасте заставила Троя серьезно обеспокоиться.

Он поставил перед Барнаби чашку с чаем, добавил в собственную три кусочка сахара и стал пить. Барнаби сделал глоток и с гримасой сказал:

— А сахар?

— Вы же говорили, что собираетесь употреблять его поменьше.

— Поменьше, но не вообще без сахара.

Трой пододвинул к нему сахарницу, и шеф положил себе в чашку немалое количество кусочков.

— Ох уж мне эти радости отцовства! — не без лукавства заметил он.

— Она такая милашка… Такая красавица, но…

— Но не тогда, когда будит посреди ночи. Я хорошо помню то время. — Они с Джойс целых полтора месяца дежурили по очереди у постели Калли, когда у малышки болел животик. Он не очень-то верил в то, что Морин, жена Троя, получает такую же помощь от своего муженька.