Кэролайн Грэм - Смерть под маской

— Может, даже два.

— Да? — Джойс положила в чашку слишком много сахара и потому не стала размешивать. — Ты же не имеешь в виду человека, который упал с лестницы?

Барнаби перестал жевать.

— А ты что об этом знаешь?

— Мне рассказала Энн. Мы пили с ней кофе как раз после предварительного расследования. Все в деревне были взбудоражены донельзя. Они ведь пребывали в уверенности, что это злодейское убийство, и были очень разочарованы вердиктом.

— Ну почему же ты…

— Я тебе рассказала об этом в тот же вечер.

— Не помню…

— Я всегда рассказываю тебе, как провела день. Ты просто никогда не слушаешь.

Наступила напряженная пауза.

Тогда Калли подмигнула отцу и с невинной улыбкой спросила:

— Слушай, а что ты думаешь про этого большого вождя бледнолицых? Он действительно харизматическая личность, как считаешь?

— Определенно. — Барнаби глубоко вздохнул, надеясь погасить раздражение. — С серебряными волосами и серебряными устами. Похоже, все на него только что не молились.

— Римляне считали, что хороший оратор по природе своей всегда хороший человек.

— Ха! Тогда с Крейги они здорово просчитались, — сказал Барнаби, отставив чашку. — Он еще тот прохиндей.

На минуту он задумался о том, как бы отреагировали ближайшие последователи, узнай они о прошлом своего обожаемого гуру. Вероятно, некоторые из них, ослепленные верой, пожелали бы остаться слепыми и впредь. Бог свидетель, тому в истории есть множество примеров.

— Ну, мне пора. Я должен заехать за Гевином. Его жене с дочкой нужно к врачу, поэтому машину возьмет она. Мне еще наверняка предстоит до конца дня слушать, как гениально быстро развивается эта его Талиса-Линн.

— Талиса, да еще и Линн! — фыркнула Калли.

— Ты был точно такой же, — сказала Джойс, улыбаясь мужу.

— Я?!

— Ну да. Носил с собой фотографии Калли и совал их под нос каждому встречному.

— Не может этого быть! — Он подмигнул дочери.

Калли немедленно приняла позу гламурной красотки перед воображаемой камерой: рот полуоткрыт, ресницы хлопают, подбородок томно покоится на ребре ладошки.

— А что? Калли была очень даже симпатичным маленьким медвежонком, — сказал Барнаби, уворачиваясь от шутливого тычка дочери.

Он надевал пиджак в прихожей, когда Калли крикнула:

— Только не забудь про сегодняшний вечер, папа!

Барнаби уловил в ее тоне умоляющие нотки, которых не слышал уже очень давно. Ему стало не по себе. Оба знали, в чем тут дело. За многие годы Калли с болью и обидой пришлось привыкнуть к тому, что в то время как все другие отцы непременно присутствовали при всех торжественных событиях в жизни своих детей — таких как дни рождения, спортивные состязания, разнообразные праздники и любительские спектакли, — ее отец довольно часто отсутствовал. Ее слезы, его чувство вины при виде этих слез и раздражение из-за того, что этими слезами дочь заставляла его чувствовать себя виноватым, вынуждали Джойс выполнять неблагодарную роль буфера. Это накапливалось и рано или поздно приводило к тому, что она взрывалась и, не стесняясь в выражениях, высказывала Барнаби свое мнение о его поведении. (Вообще вся семья Барнаби наверняка удостоилась бы приза за таланты в области самовыражения.) Они очень любили друг друга, но временами это бывало непросто.

И теперь, когда с ключами от машины в руках, он через плечо крикнул «пока!», сотни жалобных всхлипов «ты же обещал, папочка!» отдались эхом в его ушах.

— Что это на тебя нашло, Калли? — спросила Джойс, садясь напротив своей дочки, которая уже скрылась за газетой. — И не читай, когда с тобой мать говорит, — добавила она.

— Статья интересная, — произнесла Калли.

— Разве хоть когда-нибудь он давал тебе обещание обязательно быть? Ну же, говори!

Калли выпятила свою обворожительную нижнюю губку и обиженно ответила:

— Никогда. Самое большее, на что он был способен, это сказать: «Буду, если смогу».

Эта спасительная защитная фраза моментально вызвала в памяти у обеих один особенно неприятный эпизод: четвертый день рождения Калли.

Семеро малышей, торт в виде Ноева ковчега со зверюшками из марципана в шоколаде, куча разных игр, чудесные подарки… И все это время их девочка смотрела только в сторону двери. Она ждала папу. Собственный праздник она пропустила. В конце концов, когда гости, уже усаженные родителями в машины, размахивали воздушными шариками, махали ручками и кричали «до свиданья», появился Том. К тому времени ее уже ничто не могло утешить. Он присутствовал и на пятом ее дне рождения, и на шестом, но, как это бывает с детьми, ей запомнился на всю жизнь именно этот, четвертый.