Кэролайн Грэм - Смерть под маской

Ее убедили, что такие метания неблагоприятно влияют на психику (Хизер говорила, разум обрастает бородавками), но она ничего не могла с собой поделать. Прав был тот, кто назвал религию наукой, имеющей дело с душевным дискомфортом. Договориться с Высшей Силой невозможно — независимо от того, что это такое, — Он, Она или Оно.

Целиком погруженная в эти невеселые мысли, Джанет не сразу обратила внимание на пакет, подсунутый под калитку. На сей раз он был коричнево-оранжевый. Почта!

Джанет вскочила на ноги, подошла и подняла пакет. Он был увесистый. Она высыпала его содержимое на землю и сразу заметила длинный голубой конверт. Еще не взяв его в руки, она знала, что он будет адресован Трикси. Торопливо перебрав остальную корреспонденцию и убедившись, что на ее имя ничего нет, Джанет засунула все обратно в пакет и торопливо зашагала к дому. Она оставила почту в холле и поднялась к себе.

Хизер хлопотала на кухне. Прежде всего она водрузила на старую чугунную плиту ногу Кена, чтобы та не затекала, а затем стала разливать чай. Они теперь собирались за едой только на кухне, перестав пользоваться столовой также ради обеда, который раньше всегда был центральным событием дня.

Нужно отметить, что и сам распорядок дня в «Золотой лошади», всегда неукоснительно с благоговением соблюдаемый, рушился на глазах. Люди вставали с постели (или не вставали вовсе), когда им заблагорассудится, и перекусывали на ходу; сообщения о семинарах не рассылались, а ежедневные списки различных видов хозяйственных работ часто оставлялись без внимания: о них либо забывали, либо просто игнорировали. Прачечная была забита мокрым бельем, которое требовалось повесить сушиться, а печальное частое позвякивание колокольчика на шее Калипсо свидетельствовало о том, что даже ее терпение на исходе. Руководящий центр бездействовал, и очень было похоже, что скоро все совсем развалится.

Хизер обходила всех с кувшином меда, повествуя о неэтичном поведении Джанет, но при этом вовсю старалась, чтобы в ее словах не содержалось ни малейшего намека на осуждение.

— Поймите меня правильно, я хотела лишь одного: выследить субстанцию, вызывающую беспокойство, чтобы рекомендовать семена позитивного мышления. А она накинулась на меня.

Ее глаза, похожие на ягоды крыжовника, наполнились слезами. Хизер отлила мед для Кена и перешла к следующему сидевшему за столом. Кен поблагодарил ее и успел сочувственно сжать ее руку. Сегодня его нос, хотя и по-прежнему распухший, утратил свой кроваво-красный оттенок и стал коричнево-желтым, а царапины на лице стали подживать.

— Она волнуется из-за Трикси, — сказала Мэй.

— Я это понимаю. Вернее, пытаюсь понять. Вся беда в том, что я сама до неприличия нормальна. — И Хизер печально вздохнула, словно сетуя на капризы генетики. — Но когда она заявила, что я никакой не целитель…

— Не целитель? Это ты-то не целитель?! — воскликнул ее супруг с негодованием, отчего его загипсованная нога едва не свалилась с плиты.

— …Я чуть не кинула в нее сморщенным яблочком.

— Уверен, Джанет не хотела тебя обидеть, — сказал Арно. — Сейчас мы все переживаем нервный стресс, и в этой связи меня очень волнует состояние Тима.

Тим действительно очень изменился к худшему. Он никого не пускал к себе, кроме Арно, для остальных дверь всегда была заперта. Он не разрешал раздвигать шторы, но даже в полумраке Арно заметил, что Тим выглядит ужасно. От бессонницы и слез прежде гладкое лицо распухло, на лихорадочно пылающих, постоянно мокрых щеках отпечатались следы от матраса, к которому он прижимался, в уголках глаз скопился желтый гной.

Когда Арно попытался сменить заскорузлую от пота и слез наволочку, ему пришлось отдирать от нее каждый палец Тима по отдельности, при этом ласково его увещевая. Но когда Арно это наконец удалось, мальчик в безотчетном страхе больно сжал его руку. Арно вынужден был терпеть и долго сидел, нашептывая слова утешения: «Все в порядке… Все будет хорошо. Тебя никто не обидит, ты меня слышишь?»

Но Тим лишь дико вращал глазами, обшаривая глазами каждый закоулок.

«Кроме меня здесь никого нет. Никто тебя не тронет. Скажи, чего ты боишься?»

Этот вопрос, прозвучавший, казалось бы, негромко и ласково, вызвал у Тима приступ отчаянной икоты и новых рыданий. У Арно опустились руки.

«Послушай, может, тебя беспокоит, что теперь с тобой будет? Я еще вчера тебе объяснял, что теперь Поместье принадлежит Мэй и мне. Мы тебя не бросим. Учитель поручил нам заботу о тебе. Он очень любил тебя, Тим…»