Александр демонстративно расстегнул браслетку, снял часы и уставился на циферблат. Вернее, только сделал вид, что следит за судорожно прыгающей секундной стрелкой, сам глядел поверх хронометра на не менее судорожно хлопающие изогнутыми ресницами глаза Павлика.
— Погодите, пожалуйста. Я ведь ничего не собираюсь скрывать. Я не знаю, что нужно рассказать. Я точно ничего не знаю. Я к этому всему не причастен. Я просто этот, содержанец…
— Альфонс.
— Пусть будет альфонс… Я не хотел, чтобы ее убивали. Зачем мне это? Мне ведь под ней хорошо жилось… Я просто слышал от нее как-то… Но не знаю даже, нужно ли это говорить.
— Не просто нужно, а крайне необходимо! — сказал, как припечатал, Александр.
Интуиция подсказывала: вероятно, именно из-за того, что он сейчас услышит, стоило сюда приходить.
— Не так давно Анна пришла домой расстроенная, — торопливо начал Павлик. — Она со мной обычно не делилась своими проблемами, строгая, гордая была… Да и мне ее проблемы не нужны были… А тут ее будто прорвало. Достала бутылку, наливает сама себе и сама же пьет. Говорит, говорит, имена какие-то… Я-то их не знаю никого, не разбираюсь в этих всех заморочках… Но сижу, слушаю. Я так понял, что на нее стали «наезжать», так как ее покровитель ослабел или по каким-то другим причинам отвернулся от нее. Короче говоря, на нее какие-то посторонние начали давить. А она заартачилась, не захотела менять хозяина. Надеялась на какого-то крутого «авторитета». Тогда ей стали угрожать. Она пожаловалась своим шефам, те на словах ее поддержали, но она откуда-то узнала, что шефы ее продали, только ей об этом ничего не говорили. И «авторитет» ее не поддержал…
— Почему она так думала? Почему продали? Почему ей ничего не сообщили? Почему не поддержали?..
— Поверьте, не знаю, — Павлик чуть не плакал. — Я вам все сказал… Не разбираюсь я в этом всем!
Харченко склонен был ему поверить. Спросил напоследок построже:
— Имена, которые она называла!
— Те, что я помню, все назвал. Больше не помню ничего и никого…
Пора было уходить.
— Неси бутылку!
Павлик подскочил, будто в зад ему впился гвоздь. Через мгновение вернулся, держа в руках чуть початую литровую бутылку «Смирновской» и две рюмочки. Вопросительно посмотрел на Александра. Тот кивнул: наливай. Павлик дрожащей рукой, расплескивая водку на полировку, наполнил рюмочки, поднял одну, протянул визитеру. Пришедший взял ее. Хозяин потянулся за второй.
— Нет, бери бутылку.
— Что?
— Бутылку бери.
Павлик поднял посудину двумя руками, стараясь унять дрожь.
— За все то, что для тебя Аннушка сделала, помяни хоть ее по-мужски, по-человечески, без прошмандовок своих, — процедил Александр.
Тот по-прежнему ничего не мог понять.
— Пей!.. Пей, сучонок… твою мать!!!
Павлик вздрогнул, затравленно оглянулся на прикрытую дверь. Прижался красиво очерченными губами к горлышку и начал сосать водку, словно ребенок соску.
«Он ведь и пить-то из горла не умеет», — с нарастающим раздражением подумал Александр. И стало еще горше, как будто именно тот факт, что этот щенок не умеет пить из горла, обидел его больше всего. Эх, Аннушка, не могла ты себе хоть нормального мужика найти, чтобы можно было сесть с ним сейчас да помянуть тебя по-человечески…
Павлик оторвался от горлышка. Он икал, тело его сотрясалось конвульсиями. Щеки блестели размазанными слезами. От уголков губ на рубашку стекали струйки.
— Не могу больше.
— Пей!
Парень испуганно всосался в горлышко, захлебываясь, проливая на вспотевшую грудь дорогую водку, икая, хрюкая…
Опять оторвался.
— Н… Не мгу бльше, — сквозь слезы и судорожную отрыжку проикал он.
— Ставь бутылку.
Павлик расслабленно опустил посудину на столик трельяжа. Александр глядел с гадливостью на смесь преданности, заискивания, подобострастия, которая сочилась из заплаканных угодливых глаз Аннушкиного любовника. Сейчас скажи ему, чтобы штаны снимал, — сам ведь задницу подставит…
Харченко сказал как можно ласковее:
— Подойди ко мне, дружок.
Тот с готовностью приблизился. Александр повернул его поудобнее и с садистским наслаждением двинул кулаком в лицо. Ударил несильно, чтобы серьезно не повредить чего. Потом поднял за грудки упавшее на кровать тело и добавил, стараясь, чтобы на лице осталось побольше следов.
Павлик попытался было взвыть, но Александр ласково предупредил:
— Молчи, а то вообще дух вышибу!
Швырнул его, бессильно обмякшего, опять на кровать. Поднял свою рюмку:
Читать дальше