Самюэль Давидкин - Выкуп первенцев

Маркканен со значением взглянул на Аско и кивнул. Линдберг продолжил:

— Мы располагаем сейчас минимальными ресурсами. Так что необходимо сосредоточиться на расследовании уже совершенных преступлений. Этот случай — всего лишь наши подозрения, ничем особенно не подкрепленные. Хотя здравый смысл мне подсказывает, что Еж и его приятели приезжали сюда не природу фотографировать. В общем, несмотря ни на что, наш отдел должен заниматься и профилактикой противоправной деятельности. Так что надо оправдывать свое назначение.

Тон Линдберга приобрел патетические нотки. Он встал со стула.

— К сожалению, на эту проверку мы можем потратить только вашу зарплату и оплатить Маркканену расходы на электричество, необходимое для кофеварки. В исключительном случае можете привлечь в помощь Нюмана. Аско, мы ждем результатов.

Линдберг взглянул на Маркканена и направился к двери, Котанен поспешно последовал за ним. Аско подумал о Даниэле: вот кто пригодился бы в этом деле. От него наверняка было бы больше толку, чем от Нюмана. Но момент был упущен, к тому же Аско понимал, что упоминание имени Яновски не приведет ни к чему хорошему. Придется ему в одиночку использовать выпавший шанс.

Доктор Юлиан Цельхаузен взволнованно ходил по своему кабинету, занимавшему весь второй этаж двухэтажного особняка. Он нервничал и никак не мог сосредоточиться. На многочисленных столах лежали раскрытыми огромные книги. В одних текст был на латыни и древнегреческом, в других — арабский. Книги были старыми и рукописными. На третьем столе были разложены открытые тетради, в которых доктор обычно делал свои пометки. Однако сегодня он лишь рассеянно бродил между столами, взглядывал на очередной фолиант и переходил к следующему. Тем же невидящим взором доктор обвел приборы на стене, показывавшие температуру и влажность в помещении, и два больших аппарата, которые поддерживали в комнате микроклимат. Сохранность старой бумаги, пергамента и чернил требовала прохлады, поэтому Цельхаузен облачился в шерстяной свитер. За толстыми стеклами очков скрывался острый взгляд.

«Наверное, они уже заселились в отель, — подумал Цельхаузен, в очередной раз посмотрев на часы. — Скоро можно приступать к работе». Он открыл дверь на маленький балкон, где на металлическом столике стояла недопитая чашка чая. Цельхаузен сел и обвел взглядом панораму, открывающуюся с балкона. Дом располагался на склоне невысокого холма, поэтому отсюда на многие километры простирался вид на долины Нижней Саксонии и бывшие болота Эмсланда. Блеклые желтоватые поля только-только отогревались после зимы. То тут, то там их пересекали тонкие ряды деревьев, отмечавшие границы землевладений или разделявшие сельскохозяйственные посадки. Вдалеке синели несколько дымовых труб.

Цельхаузен полной грудью вдыхал свежий весенний воздух. Он думал о стране.

В его душе упорно рос страх. Цельхаузен прочитал достаточно исторической литературы и древних книг, чтобы знать, что государства и народы могут разрушаться и исчезать почти бесследно. В восьмидесятых годах он поверил, что с Германией может произойти то же самое, что и с Римской империей.

Причиной были евреи. Вернее, то, что с ними сделали немцы. Какую же огромную ошибку они совершили!

Цельхаузен часто думал об этом. История евреев в значительной степени развивалась в обратном порядке. Римские легионеры вошли победителями в храмы Иерусалима и осквернили священные писания иудеев, но вскоре весь Рим читал переводы этих текстов. Римская империя разрушила Храм, уничтожила бо́льшую часть евреев Иудеи и всего Древнего Израиля, но через несколько столетий Римской империи уже не существовало, а евреи продолжали жить почти так же, как и раньше, хоть и в изгнании.

Причиной следующей катастрофы того же масштаба стали немцы, устроившие геноцид европейских евреев.

Теперь Цельхаузен укрепился в мысли, что Германия как нация неизбежно исчезнет. Этот процесс уже начался: рождаемость у немцев ниже, чем у любого другого народа в мире. Ежегодно в Германии умирает гораздо больше людей, чем рождается. Через пару сотен лет мало кто будет говорить на немецком языке, сохранять культуру Германии и особенности ее менталитета. Все это вгоняло доктора в тоску, как если бы каждое утро кто-то высыпа́л ему в душу ведро золы.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды он случайно не услышал тот разговор. Доктор вообще не верил в случайности, и поэтому все услышанное им ясным летним днем много лет назад казалось ему знаком судьбы. Когда он, вот как сейчас, думал об этом, его пульс учащался, а кожа от напряжения начинала зудеть. Цельхаузен поморщился.