Самюэль Давидкин - Выкуп первенцев

Тогда он сообразил, что это могли быть иудейские пейсы. В его голове стала вырисовываться возможная картина преступления: убийство произошло в комнате, отведенной под библиотеку. Жертва успела закричать, именно этот крик услышал сосед и позвонил в полицию. Убийцы заторопились. Одежда и пейсы сразу очень много говорили об убитом, а убийца боялся, что эти сведения помогут выйти на его след. Поэтому у жертвы срезали пейсы, сняли с трупа одежду, а тело перетащили в спальню и спрятали под кроватью. В спешке срезанные волосы уронили на пол.

Но почему же убийцы изо всех сил старались воспрепятствовать идентификации жертвы? Кому это могло быть нужно? Уж во всяком случае не евреям, поскольку еврейская община получила анонимное сообщение о том, кем являлся убитый, а источником этого сообщения должны быть спутники погибшего, которые знали или подозревали, что он мертв. Следовало более подробно выяснить, каким образом в общине получили эту информацию. Похороны убитого были назначены на утро воскресенья. Аско решил отправить туда Даниэля и сходить сам, если будет в состоянии.

На следующее утро Даниэль проснулся рано и собрался идти в синагогу. Богослужение в субботу утром было самым важным за всю неделю. На него приходили десятки членов их небольшой общины. Подходя к синагоге, Яновски обратил внимание, что у ворот стояло больше охранников, чем обычно: бдительность службы безопасности из-за событий вчерашнего дня явно возросла. Хорошо еще, что о странной смерти еврея в Хельсинки пока не пронюхали журналисты.

Даниэль прошел через ворота, поднялся на второй этаж и вошел в зал. Он накинул талит и сел на место, на котором мужчины из его рода молились уже целый век — все то время, сколько существовала синагога. Он огляделся вокруг, выискивая хасидов, но увидел только знакомые лица. Вскоре свиток Торы извлекли из ковчега и вынесли на биму в середине зала. Семь мужчин друг за другом удостоились чести подняться на нее и прочесть недельный отрывок из Пятикнижия. Затем на биму пригласили восьмого мужчину, который повторил конец отрывка из Торы и быстро прочел недельный отрывок из книг Пророков. Все это длилось около часа. Одну алию, или восхождение к Торе (как физический подъем на биму, так и духовный — к священному тексту), предоставили раввину Клугману.

Сойдя с бимы, Клугман направился по проходу прямо к Яновски.

— Мне надо с тобой поговорить.

Даниэль в таких ситуациях всегда был осторожен: ведь разговаривать о работе и других практических вещах в шабат запрещается. Однако раввин, прекрасно знавший иудейские законы, сам проявил инициативу, и Даниэль постарался расслабиться.

— В тот день, когда ты навещал меня с расспросами о проникновении в архив, за минуту до тебя ко мне приходил еще один человек.

Яновски знал, что к Клугману домой всегда приходило множество посетителей — тот принципиально не пользовался мобильным телефоном, а к стационарному подходил редко, не желая отвлекаться от чтения. Он полагал, что человек может совершенствоваться только при помощи длительного сосредоточения.

На биму водрузили свиток Торы для заключительного чтения недельного отрывка. Соблюдая ритуал, присутствующие встали, а затем вновь заняли свои места. Клугман продолжил рассказывать:

— Человеком, который заходил ко мне, был Симон Мейер — интересовался легендой о трех мудрецах. Он ничего не объяснял, но был в таком возбужденном состоянии, словно что-то случилось. Он во многих отношениях одаренный человек, но совершенно не умеет скрывать своих чувств. Было понятно, что он относится к легенде очень серьезно. Чуть позже явился ты. Тогда я еще не соединил эти два события.

Яновски был до глубины души поражен, что Мейер не смог держать язык за зубами. Кроме того, он всерьез подумывал о том, чтобы прервать Клугмана, поскольку речь шла о деле, которое в настоящее время являлось работой Даниэля. Впрочем, с другой стороны, эта работа имела прямое отношение к истории их общины. Успокоив себя этим, Даниэль решил не перебивать Клугмана.

— Только на следующий день я сопоставил эти два визита. Взлом архива и возрождение из забвения легенды о трех мудрецах явно связаны между собой. Ну, Мейеру я не смог рассказать ничего такого, чего он не знал сам. Легенда про трех мудрецов действительно в свое время интересовала меня, но я не воспринял ее всерьез настолько, чтобы отбросить свои дела и заняться исследованием ее достоверности.