Самюэль Давидкин - Выкуп первенцев

Госпожа Аскен вернулась из кухни с подносом. Они перешли на другую сторону гостиной и сели на массивные резные деревянные стулья за одним из столиков. Солнце уже успело спрятаться за домами, и в гостиной стало темновато. То тут, то там по квартире были расставлены торшеры, через толстые абажуры которых свет с трудом пробивался в комнату. Хозяйка сделала осторожный глоток из растрескавшейся фарфоровой чашки.

— Память — необъяснимая штука, — заметил Аско и встретил внимательный взгляд собеседницы.

На мгновение констебль чуть не забыл о цели своего визита, но затем взял себя в руки и сосредоточился.

— Вы знаете, почему я приехал встретиться с вами?

— Это как-то связано с квартирами, которые я сдаю?

— Это связано с вашей квартирой на Коркеавуоренкату, пятнадцать. Вы помните, кому вы ее сдаете?

Дама взглянула на него задумчиво:

— Я сдаю четыре квартиры и надеюсь продать их тогда, когда еще буду на это способна. К сожалению, я не могу вспомнить, кто живет в той квартире. Мне кажется только, что несколько лет назад там жил один студент. Вроде бы он учился на врача.

— Госпожа Аскен, речь, возможно, идет о серьезном деле. Вы не помните, сдавали ли вы когда-нибудь эту квартиру правоверным иудеям?

Дама чуть вздрогнула и строго посмотрела на Аско:

— Уважаемый господин констебль, не в моих обычаях выяснять религиозные убеждения квартиросъемщиков. Однако я не думаю, что кто-то из них был иудеем.

Аско допил кофе и собрался уходить. Он еще раз обвел взглядом картины на стенах гостиной и подумал о том, куда делись вещи, оставшиеся от бабушки. От отца ему достались две огромные коробки, которые он никогда не открывал. Они и сейчас стояли у него в кладовке на чердаке.

В дверях он за руку попрощался с хозяйкой. У нее было крепкое рукопожатие. Она посмотрела Аско в глаза и кивнула:

— Желаю вам всего хорошего, констебль.

Он уже повернулся, чтобы открыть дверь на лестницу, когда дама остановила его вопросом:

— Почему вы без шарфа в такую холодную погоду?

Госпожа Аскен принялась рыться в шкафу, стоявшем в прихожей. Вскоре она нашла почти новый серый шерстяной шарф и протянула его Аско:

— Я связала его сама.

Аско обмотал шею шарфом, простился с хозяйкой и вышел.

Еж смотрел на Катаянокка через маленькое окошко старинной камеры для арестантов. За невысокими строениями на другой стороне темного канала возвышалось красного кирпича здание Успенского собора. В полу было проделано отверстие, в которое спускалась веревочная лестница. Ее верхние концы были привязаны к толстым, прочно ввинченным в пол болтам. Лестница вела в неглубокое подвальное помещение, откуда продолжала спускаться в выкопанную в центре яму около двух метров в диаметре. Из ямы время от времени раздавался приглушенный стук лопаты.

В инструкции было четко сказано: от восточного угла площади Кауппатори, то есть от южного устья канала Катаянокка, ровно 130 метров на север и 30 метров на восток. Ему показали старинную карту Хельсинки с отмеченным нужным местом — оно находилось на мысу, от которого шел мост на мыс Катаянокка. Ни здание Гауптвахты, ни канал тогда еще не были построены.

Точно в указанном месте они теперь и копали, но пока не нашли ничего интересного. Глубина ямы составляла полтора метра. По словам Цельхаузена, клад должен находиться примерно в трех метрах под землей. Доктор умолчал о том, что именно они ищут, но Еж был обязан сообщать обо всем, что обнаружится в раскопе, включая любую мелочь. Посмотрев на карту, Еж предположил, что они ищут какие-то предметы XIX века. Им следовало копать очень осторожно, слой за слоем, чтобы не поднимать шума и не повредить находки.

Они начали с того, что электрическим лобзиком выпилили отверстие в дощатом полу и при помощи фомки вынули куски досок. Деревянные конструкции пола легко поддались инструментам, и комната наполнилась затхлым подвальным духом. По-видимому, подвал был на протяжении полутора сотен лет изолирован от внешнего мира. Спустившись, кладоискатели принялись копать песчаный грунт, освещая яму налобными фонариками: снимать землю следовало равномерно, так чтобы дно раскопа оставалось почти ровным.

У Ежа было несколько сим-карт для телефона, с которых он время от времени звонил Цельхаузену. На протяжении нескольких дней он отчитывался ему о находках — черепках старинной посуды и потемневших камнях от булыжной мостовой. Во время одного из сеансов связи доктор поинтересовался, не натыкались ли они на глубине около метра на сажу, и пояснил, что, если сажи не было, значит, они копают в нужном месте. Вся юго-восточная часть современного района Круунунхака была уничтожена страшным пожаром, бушевавшим в Хельсинки в 1808 году. Слой сажи мог находиться поверх булыжника, которым вымощен двор, но, если сажи не нашлось, можно сделать вывод, что в этом месте копали после 1808 года, что отвечало предположениям доктора. Когда в этом месте делали раскоп в предыдущий раз, вынутые булыжники, опаленные огнем и залегавшие ниже тогдашнего уровня мостовой, после завершения работы сложили обратно в раскоп, чтобы заполнить его, однако слой сажи никто, разумеется, на место не укладывал. По-видимому, они копали теперь в нужном месте, поскольку когда углубились на метр, то встретили булыжники, но не обнаружили следов копоти.