Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

— Я тоже это читал, — согласился Выжлов. — Только не помню, где именно.

— На все Божья воля, — будто не слыша, продолжал начальник экспедиции, — все в Божьей руке, Бог дал, Бог и взял. Действительно, дикость! Оборотни какие-то. ч-черт!.. необратимые! Чего только люди не придумают, лишь бы ничего не узнавать! Сочиняют одни бредни, чтобы подкрепить ими другие, которые, в свою очередь, подпирают третьи, чтоб те не рассыпались.

— Я с вами целиком и полностью согласен, — сказал директор школы и аккуратно, не пролив ни капли, наполнил рюмки по третьему разу. — Вчера после ухода ваших товарищей я долго об этом размышлял, а сегодня, послушав Степана, окончательно понял, что с меня довольно. Хватит! В конце-то концов, я человек с высшим образованием, и то, что можно простить охотнику, три четверти жизни проводящему в лесу, для меня непростительно. Да, привыкнуть можно ко всему на свете. Можно, наверное, приучить себя есть кал и даже начать со временем получать от этого процесса определенное удовольствие. Но я так жить не желаю! Целый поселок живет, как в каменном веке, боясь какой-то лесной нечисти, кикиморы болотной! Надоело!

— Вы решили уехать? — не слишком заботясь о том, чтобы это прозвучало натурально, изумился Краснопольский.

— Я решил пойти с вами к монастырю, — спокойно, будто не заметив насмешки, заявил Выжлов. — В конце концов, если бы не было людей, нарушающих запреты и табу, человечество до сих пор существовало бы в каменном веке.

— Ну, положим, человечеству до ваших волчанских тайн нет ровным счетом никакого дела, — сказал Глеб, чтобы скрыть вполне естественное изумление.

Решение директора школы застало его врасплох, и он, честно говоря, не знал, что ответить по существу. Помимо всего прочего, Глеб сильно сомневался в том, что школьный учитель может принести экспедиции хоть какую-то пользу в качестве проводника. Сергея Ивановича можно было понять: он выбрал самый подходящий момент, чтобы внутренне взбунтоваться против того, что именовал дикостью. Как ни крути, а затевать подобный бунт легче, чувствуя поддержку ученых столичных скептиков, вооруженных к тому же мощными охотничьими карабинами. Осуждать его за это было нельзя; даже если бы геологи и реставраторы прибыли сюда на танках и с огневой поддержкой с воздуха, принятое Сергеем Ивановичем решение все равно потребовало бы незаурядной смелости. Вот только будет ли от этого решения толк? Все-таки директор школы — далеко не лучшая из кандидатур на почетную должность проводника.

— У человечества, — по инерции добавил Сиверов, — хватает других забот, ему ваши оборотни до лампочки.

— Ой ли? — живо возразил Выжлов. — Если удастся добыть это существо, человечество, как мне кажется, такая находка заинтересует гораздо сильнее, чем запасы малахита в заброшенной больше века назад штольне. Ведь это же новый, неизвестный науке вид! Возможно, это — то самое пресловутое недостающее звено в эволюционной цепи. И не ископаемое, заметьте, а ныне здравствующее!

— Гомо волчанис, — подсказал Глеб. — А, Петр Владимирович? Как вам нравится перспектива вписать свое имя золотыми буквами в историю мировой антропологии? «Человек Краснопольского» — это звучит гордо! Что, в самом деле, по сравнению с этим какой-то малахит?

— Если бы нам удалось просто добраться до демидовской штольни и осмотреть ее, я бы с удовольствием уступил эти лавры Сергею Ивановичу, — сказал начальник экспедиции. — В конце концов, это ведь его идея. А меня сюда не за снежным человеком прислали, а именно за малахитом. Какой из меня к черту антрополог?

Глеб внимательно посмотрел на него сквозь темные стекла очков. После утреннего происшествия с Аристархом Вениаминовичем начальник экспедиции не только перестал демонстрировать Глебу свое подчеркнуто неприязненное отношение к правоохранительным органам, но и, напротив, принялся ему подыгрывать, да так ловко, что Сиверов то и дело начинал подозревать в этом какой-то подвох. Вот и сейчас Петр Владимирович не смог бы высказаться более уместно, даже если бы Глеб его об этом попросил.

— Из меня антрополог, — развивая мысль, закончил Краснопольский, — как из школьного учителя — Дерсу Узала.

Выжлов наконец понял, что подразумевал этот быстрый обмен ироническими репликами.

— Что? — растерянно переспросил он. — А! Вот вы о чем. Да господи, боже мой! За кого вы меня принимаете? По-вашему, школьный учитель — это диагноз? Я похож на хрестоматийного очкарика, недотыкомку, который способен заблудиться по дороге из кухни в сортир? А ну-ка, пойдемте! Пойдемте, пойдемте! Я сам виноват, хороший хозяин первым делом ведет гостей по всему дому, показывает, где у него что. Пойдемте!