Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

— Каких это шпионов я к тебе подсылаю? — сердито осведомился Ежов, принимая стакан и с сомнением в него заглядывая. — Ты что это, дядя Коля, паранойю на старости лет подцепил?

— Ладно — паранойю! — отмахнулся Субботин. — А Захар Макарьев с Горкой Ульяновым зачем в Москву ездили? Скажешь, не ты их туда послал? Если хочешь знать, это у тебя паранойя, а вовсе не у меня! Все тебе тайны какие-то мерещатся, все вынюхиваешь что-то. А вынюхивать-то и нечего! Понял, наконец? И учти, что Захар с Горкой — на твоей совести. Кабы ты, Макарушка, не крысятничал, оба сейчас жили бы и в ус не дули.

— Что-то ты, дядя Коля, сегодня разоткровенничался, — с кривой, нехорошей улыбкой заметил Ежов. — Разговорился что-то.

— Так ведь ты, милок, мертвого разговоришь, — добродушно, как будто это не он только что забросал собеседника оскорбительными обвинениями, сообщил Субботин. — До печенок достал, ей-богу! А еще родственник называется. Давай вот, выпей лучше.

— Нет, ты погоди, — не принял предложенного примирения Ежов. — Раз уж пошел у нас с тобой такой откровенный разговор, ты мне вот что скажи: ну, Захар с Горкой — ладно, пускай. А остальные? Остальные на чьей совести, а?

— Это какие же такие остальные? — удивился Николай Гаврилович.

— Да вот, хотя бы и последние — Степан Прохоров и этот, родственничек наш, Выжлов.

Субботин пренебрежительно фыркнул, плавно покачал стаканом где-то возле виска, намекая, что у собеседника не все дома, и залпом выпил водку.

— Ну, брат, ты и хватил! — произнес он перехваченным голосом, шумно нюхая надкушенный пирожок. — Ну, залудил! Прохоров. Ты у Басаргина спроси, что с Прохоровым, он ведь его нашел. Медведица твоего Степана задрала — видно, с медвежатами была, а он на нее возьми да и нарвись. А что до Выжлова, так с ним и вовсе непонятно — то ли живой он, то ли мертвый, то ли утащил его кто, то ли он сам ушел.

— А серебряные пули?

— Какие еще серебряные пули?

Николай Гаврилович изумленно уставился на Ежова широко открытыми, невинными глазами. Это были самые обыкновенные глаза немолодого, ведущего не слишком здоровый образ жизни человека — серые, чуть мутноватые, с отдающими в желтизну белками, испещренными, если приглядеться, едва заметной сеткой кровеносных сосудов. Но выражали эти глаза в данный момент не больше, чем пара мраморных шариков или просто кирпичная стена, и пытаться что-то в них прочесть было все равно что играть в гляделки с березой. Или, скажем, с елкой.

— Зря ты так со мной, Николай Гаврилович, — отводя взгляд, пробормотал Ежов.

— Как «так»? — с аппетитом уплетая пирожок, осведомился мэр.

— Как с врагом, — пояснил Макар.

— А ты, значит, не враг? — с полувопросительной, полуутвердительной интонацией уточнил мэр. — Друг, значит?

— Друг не друг, а действую с тобой заодно. Подыгрываю тебе как могу, сор из избы не выношу.

— Это правильно, — одобрил Субботин. — Зачем это — сор из избы? Кому он нужен — чужой сор? У всех своего сора хватает, и все его держат при себе. И я свой при себе держу, и ты своим не разбрасывайся.

— Мог бы, кажется, и поделиться, — проигнорировав прозвучавшую в последней реплике мэра недвусмысленную угрозу, попер напролом Ежов.

— Это чем же?..

— Да вот этим. сором.

Субботин сделал вид, что поперхнулся пирожком.

— Сором?! Да Христа ради! Вон под столом полная корзина, если Матвеевна его еще не вынесла. Бери, пользуйся, если своего мало. Тебе ж его каждый божий день на фабрику целыми фурами привозят! И что, не хватает?

— Шутки в сторону, дядя Коля, — напряженно сказал Ежов. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

— Да чтоб я сдох, если понимаю, — лениво солгал Николай Гаврилович.

— Нет, подыхать ты пока погоди. Расскажи сначала, что тут, черт возьми, творится. Что у тебя за дела были с этим быком, с Сохатым? Зачем он в Москву ездил? Куда люди пропадают? Что вы все тут такое знаете, чего я не знаю?

— На самом-то деле тебя вовсе не это интересует, — все тем же ленивым, сытым тоном предположил Субботин.

— Хорошо, пускай не это. Не только это. Ты мне главное скажи: откуда у тебя такие деньги?

— Вот! — тоном человека, услышавшего наконец то, что давно хотел услышать, воскликнул Николай Гаврилович и, поскольку Ежов до сих пор не выпил, слил остатки водки в свой стакан. — Вот что тебе надо-то! — продолжал он, убирая пустую бутылку под стол. — Вот, Макар, что тебе с самого первого дня покоя-то не дает, — откуда? Вот где собака-то зарыта! Знал я, чувствовал, что не надо тебе помогать. Расчувствовался, дурак старый, — как же, родственник в беде! А родственничек оказался из тех, которые, ежели им палец дать, так и норовят всю руку отхватить. Нет, брат, не выгорит у тебя тут ни хрена! Ты скажи, какого рожна тебе надо? На ногах стоишь твердо, дышать я тебе даю, глаза на многое закрываю. Деньги к тебе рекой текут, а тебе все мало?! Вот тебе! — он через стол показал Ежову дулю. — Вот тебе ключ от шифра — читай, чего написано! Не твоего ума это дело — вот что тут написано! Не для тебя положили — не ты и возьмешь. Ты это, Макар, крепенько усвой, если хочешь в наших краях нормально жить.