Татьяна Кирилюк - Синдром маркизы Помпадур

– Ах, Генри, пожалуйста, не зли меня! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Доферти поразился:

– Даже слезы? Все так серьезно, а я не в курсе. Дорогая, прости, но я абсолютно ничего не понимаю. Уже двенадцать ночи, завтра у меня три важные деловые встречи, – он досадливо поморщился, – одна из них, между прочим, с этим чванливым шейхом, от инвестиций которого зависит будущее моего проекта и нашей компании.

– У тебя постоянно проекты и встречи, – упрекнула мужа Сесиль.

Генрих возмущенно взглянул на жену:

– Я виноват в том, что наша семья процветает? Это новость! Я думал, ты меня понимаешь.

Он покинул кровать, набросил на себя домашний халат, туго подвязал его поясом, расшитым золотом, включил свет и подошел к зеркальному бару.

– Что происходит? – спросил Доферти, наливая в бокал из горного хрусталя дорогой бурбон. – Почему я сегодня натыкаюсь на серьезные разговоры как раз в тот момент, когда нуждаюсь в нежности и любви? Ты никогда так себя не вела.

Он поставил бокал на каминную доску, вознес руки к помпезной люстре и с обидой воскликнул:

– Господи, о чем это я?! Ты была грубой и злой! Догадываюсь, что в этом виновата Алиса.

Сесиль нахмурилась и возразила:

– В этом ты виноват, дорогой.

– Выходит, я правильно понял причину твоего необычного холода, – удовлетворенно отметил Доферти и сообщил: – Знай я, что ребенок так сильно изменит нашу счастливую жизнь, никогда бы не поддался на твои уговоры.

Сесиль ударила кулачком по подушке и воскликнула:

– Генри, я тебя не узнаю! Где мой добрый и все понимающий Генри? При чем здесь ребенок?

– А разве не о нем пойдет речь? – окончательно рассердился Доферти и заключил: – Алиса всего один день в нашем доме, а ты уже и видеть меня не желаешь! Мои ласки тебя раздражают!

– Глупости. С чего ты взял? – растерялась Сесиль.

Генрих хорошо изучил жену, а потому пошел в наступление.

– Я не виноват, что люблю все красивое, – начал он свой монолог. – Я всю жизнь окружал себя только красивыми дорогими вещами. В нашем доме красивые даже горничные, кухарки, водители и садовники, ты же поселила в мой мир совершенства такое уродство, что меня в дрожь бросает и волосы дыбом. А теперь ты еще разрушаешь гармонию нашей любви. Ты требуешь от меня невозможного, но я, превозмогая себя, стараюсь тебя ублажить. Ради тебя я сегодня общался с Алисой, даже шутил. Ради тебя я смирился и готов не замечать ее безобразную внешность, а где благодарность? Весь день ты придиралась и дулась. За обедом одергивала меня после каждого слова, весь вечер я находился под твоим неусыпным вниманием и, конечно же, все делал не так. А когда я отказался пойти с тобой в детскую, ты расплакалась и убежала. А я не пошел потому, что знал: ты заставишь меня целовать перед сном ребенка, как это делают любящие отцы. Но я не люблю Алису! И никогда ее не полюблю!

Сесиль слушала мужа и каменела. В конце речи она уронила голову на подушку и разрыдалась.

– Зачем же ты позволил ее забрать из монастыря? – всхлипывая и подвывая, спросила она.

Генрих смягчился. Он присел на кровать и, погладив жену по золотистым кудряшкам, нежно сказал:

– Дорогая, все не так ужасно, как ты представляешь. Зато я безмерно люблю тебя, а потому не хотел огорчать свою крошку и согласился, но теперь понимаю, что переоценил свои силы. И дело как раз не в Алисе, дело в тебе. Я хотел ребенка, но даже представить не мог, что буду вынужден так ему угождать, а главное, что это будет так сложно. Если верить твоей реакции, то любое мое слово может испортить Алисе всю жизнь. Ты так увлеклась этой девочкой, что я почувствовал себя брошенным и нелюбимым. Ты весь день меня только ругала, щипала и всем видом показывала, как я тебя раздражаю. У меня все внутри обрывается, когда ты сердишься на меня. Это невыносимо. И хуже всего то, что я понял: теперь так будет всегда.

– Какой ужас! – еще горше разрыдалась Сесиль, обвивая шею мужа руками. – Прости меня, мой сладенький, мой родной, мой любимый! Я глупая! Даже не понимала, что делаю тебе больно, а ты терпел и молчал! О-о-о, какая я сегодня плохая, – поливая Генри слезами, простонала она. – Я сердилась лишь потому, что ты плохо скрывал неприязнь к малышке. У тебя на лице отражалась брезгливость. Милый, я теперь все поняла, я хочу это исправить.

Доферти насторожился. «Кажется, я пережал», – подумал он и спросил:

– Каким образом ты собираешься это исправить?

– Завтра же мы с Алисой переедем в дом для гостей, – с гордостью сообщила Сесиль. – Ты будешь видеть ребенка только по праздникам. Все равно ты весь день на работе, а ночью я уложу спать Алису и прибегу в нашу спальню к тебе под бочок.