Дмитрий Аккерман - Штосс. Непристойная драма из русской жизни

Это было какое-то мучительное, тянущее ощущение во всем теле. Хотелось чувствовать его руки, его губы… она знала, что стоит на краю грехопадения, но ей казалось, что весь мир может идти к чертям, когда у нее такие чувства.

Она не могла придти к нему домой без приглашения. Конечно, они были близки – очень близки. Она никогда не была ни с кем настолько близка. Но нарушить все основы морали и заявиться домой к мужчине без повода, без приглашения, движимая только страстью… нет. На такое могла быть способна только совершенно падшая женщина.

Ниночка промучилась до обеда. Впрочем, ни обеда, ни завтрака у нее не было – в горло ничего не лезло. Она могла только мечтать, страдать и иногда плакать. С трудом она уговорила себя на жидкий чай и сухарик. Хозяйка, по счастью, была занята какими-то делами и не отвлекала ее.

Ей нужно было проверять тетради, которые для экономии времени она взяла домой вопреки гимназическим правилам. Еще она собиралась почитать – но в голову ничего не шло, кроме навязчивых мыслей. Наконец она поняла, что сойдет с ума в этой небольшой комнатке. Надо было погулять.

Неожиданно Ниночка поняла, что одевается нарядно, как на свидание. В принципе, да – она вполне могла случайно встретить и Андрея Евгеньевича. Не такой уж и большой у них город. Она еще не решила, где будет гулять, но вполне допускала, что окажется где-нибудь неподалеку от Никольской.

Так оно и случилось. Ноги сами понесли ее к Верхнему посаду. Чем ближе она подходила к его дому, тем сильнее билось ее сердце. Она поймала себя на том, что уже не гуляет, а почти бежит – и лишь усилием воли заставила себя умерить шаги.

Он непременно должен был заметить ее из окна и пригласить к себе. Но этого не случилось. Она прошла туда-сюда раз десять, вызвав, наконец, изумление дворника, лениво елозившего метлой по тротуару. До нее дошло, что это глупо. Вполне может быть, что его вовсе нет дома – например, он сидит в библиотеке. Или с кем-либо встречается… с кем?

Сердце Ниночки уколола ревность. «Боже», – подумала она. «Вокруг него так много красивых девушек…»

Бегать дальше по улице было невозможно. Она медленно пошла в сторону своего дома, вглядываясь в немногочисленных прохожих. Зачем-то зашла в церковь, поставила свечку за здравие маменьки. Подумала, поставила вторую – за него.

Вконец измотанная, она вернулась домой. Накапала брому, выпила и уселась проверять тетради. Внимание ее, однако, было рассеянным – она пропускала ошибки, потом спохватывалась, снова рылась в тетрадях, исправляла пропущенное и снова что-то упускала…

Во время очередного перелопачивания кипы тетрадок, из одной из них выпал листок. Ниночка развернула, посмотрела. Обычные девчоночьи картинки, сделанные от скуки во время урока – ангелочки, вензеля, четверостишия. Сама когда-то рисовала такое в гимназии, да и в институте тоже, особенно на скучных лекциях. Она уже хотела отложить листок, как что-то в нем привлекло ее внимание.

Сначала она не отдала себе отчет, что это. Но, приглядевшись, увидела среди разного рода цветочков-бантиков вензель: АЕЛ. И под ним надпись четким, взрослым почерком: «Omnia vincit amor et noc cedamus amori».

Вспомнить, что ни у кого из ее учениц нет инициалов АЕЛ, было делом пары минут. Зато она прекрасно знала, у кого из учителей такие инициалы. Нина повертела листок в руках, внимательно посмотрела все надписи, вензеля и рисунки. Да, все признаки сильной влюбленности были налицо. Или даже сильной любви.

Она не могла с ходу сообразить, у кого из учениц такой красивый и в то же время порывистый почерк. Однако найти ответ на этот вопрос было легко: все образцы почерков были перед ней, в стопке тетрадок. Она отложила в сторону тетради учениц младших классов и принялась за старших. В восьмой по счету открытой ей тетради Ниночка увидела знакомые угловатые буквы.

Она уже знала ответ. Но все-таки замерла, вздохнула и повернула тетрадь обложкой вверх. Тем же почерком было выведено: Елена Ксенофонтовна Миллер.

* * *

Играли в тот вечер в непривычной компании. Из знакомых были только Колесников и Лощиц. Был еще адвокат Жданов, про которого Ксенофонт Ильич слышал разное и по большей части компрометирующее. Чуть позже пришел знакомый Жданова, Борис Викторович, странный худощавый человек демонического вида с какими-то взвинченными манерами.

Ксенофонт Ильич был в превосходном настроении. Развратное приключение с Марфой придало ему бодрости и самоуверенности. Однако карта не шла.