Дмитрий Аккерман - Штосс. Непристойная драма из русской жизни

Он неопределенно махнул ей рукой. Девушка исчезла и через минуту появилась с подносом. Он выпил стакан рассола, откинулся на спинку дивана. Полегчало почти сразу. Он внимательно посмотрел на служанку, уже сомневаясь, было ли что-нибудь, или ему померещилось. Однако лицо ее было припухшим и заплаканным – скорее всего, они действительно согрешили.

«Может, и правда водки дернуть», – подумал он. Как будто прочитав его мысли, Марфа подала ему рюмку и огурец. Опохмеляться он всегда считал простонародным и невоспитанным – но голова буквально раскалывалась. Он понюхал жидкость – его передернуло. Зажав нос, выпил рюмку – водка прокатилась по пищеводу и блаженным теплом растеклась по телу. Стало лучше, в голове начала образовываться стеклянная легкость, хотя его самого еще слегка мутило.

– Я перебрал вчера, – извиняющимся тоном сказал он. Марфа кивнула, потом пожала плечами. На глазах ее показались слезинки. Ксенофонт Ильич поморщился, потом встал, подошел к пиджаку, висящему на вешалке. Пошарил в карманах, выудил рубль с профилем императора Николая Александровича, протянул Марфе. Она покраснела, отрицательно покачала головой. Слезы из ее глаз потекли ручьем.

– Бери. Я же от всей души, – недовольно сказал директор.

Она схватила монету и, неуклюже споткнувшись на пороге, выбежала за дверь. Ксенофонт Ильич посмотрел ей вслед, и его вдруг охватило сильное желание. Он неодобрительно покачал головой и подумал, что до добра его это не доведет. И служанку тоже.

Марфа забыла на столе графин и огурцы. Подумав, он решил, что это судьба, выпил еще рюмку, после чего начал собираться в гимназию. От него наверняка пахло, как от грузчика – но зато на душе полегчало. Теперь можно было разбираться и со гимназическими делами.

Выходя из дому, он наткнулся на супругу. Та только встала и еще была в утреннем пеньюаре. Стараясь не дышать, он чмокнул ее в щечку и сказал:

– Буду поздно. Ждем инспекцию. И завтра тоже…

Скорее всего, она все-таки почувствовала запах, так как пристально посмотрела на него и чуть помедлила с ответом. За многие годы супружества Ксенофонт Ильич выучил мимику супруги наизусть. Однако она не сделала ему никакого замечания.

– Конечно, дорогой. И не забудь – в воскресение прием у Александра Александровича.

– Да, я помню.

Визит к губернатору казался супруге необычайно важным, и она готовилась к нему с самого момента получения конверта, в котором лежал картонный квадратик с приглашением. Анна-Мария считала себя дамой светской, и необычайно страдала как от провинциальности вологодского общества, так и от отсутствия пышных балов и приемов. Вернее, от их большой редкости.

Она неоднократно намекала супругу, что по их статусу им нужен гораздо больший дом с залой для приема гостей – и его отшучивания по этому поводу воспринимались ей со все большим неудовольствием.

Иногда ему казалось, что она родилась не в ту эпоху, и самое место ей было бы при каком-нибудь елизаветинском дворе. И желательно без него.

* * *

Ниночка едва вырвалась от Андрея Евгеньевича. Если бы не часы у него на стене, стрелка которых неумолимо приближалась к шести, она бы, наверное, забыла обо всем на свете и осталась у него до утра. Слишком уж блаженно было лежать в его объятьях и отбиваться от его непрекращающихся попыток забраться ей под кофточку.

Конечно, только неопытность Андрея Евгеньевича в деле расстегивания женской одежды помешала ей расстаться с невинностью в этот вечер. Однако тот путался в застежках, завязках и крючках, а ей было страшно и томительно, и она не давала ему продвинуться дальше определенной границы. Он измял ей всю грудь и бедра, привел в полный беспорядок юбки, а уж на что были похожи ее губы – об этом ей было страшно даже подумать.

Она не сказала ему, что идет в жандармское управление. Соврала, что дела в гимназии – всех учителей лихорадило перед инспекторской проверкой, и повод был весомым. Связываться с Жабой не хотелось никому – как, впрочем, и подводить милого Ксенофонта Ильича.

Она посмотрелась в зеркало и ужаснулась. Красные пятна во все лицо, распухшие губы, сверкающие счастьем глаза, растрепанные волосы. Красивая картинка, как раз для жандармского начальства.

Нина решительно выгнала учителя в другую комнату и как могла быстро привела себя в порядок. Хуже всего было с волосами – они куда-то загнулись и нелепо торчали. Вчера вечером она накрутила их на папильотки, чтобы получились локоны, и теперь они цеплялись друг за друга, образуя ералаш.