Дмитрий Аккерман - Штосс. Непристойная драма из русской жизни

– А жених-то у тебя есть?

Марфа покраснела.

– Что вы. Какой жених. Я ж сызмальства у вас. А в городе кто на меня посмотрит…

– Вон что. Ну-ка, иди-ка сюда.

– Что это вы? – глаза Марфы расширились, но она послушно подошла к дивану. Он сел и молча запустил руку ей в вырез платья. Марфа охнула, отшатнулась, но не стала сопротивляться. Он ощутил под рукой упругость груди, мокрой от пота. У него перехватило дыхание – Марфа была некрасива, но от нее пахло возбужденной женщиной.

– Барин, не надо…, – прошептала она. Он повалил ее на кровать, задрал подол платья и нижней рубашки, схватился за заветное место. В комнате остро запахло. Его пальцы погрузились в мокрую мягкость – он возбужденно задышал, встал на колени на краю диван и начал судорожно расстегивать на себе одежду.

– Нет, нет, барин, я не могу… грех это…, – лепетала Марфа, глядя на него расширившимися от ужаса глазами и стараясь отодвинуться подальше.

– Замолчи, дура, – прикрикнул он на нее. Последнее, на что хватило его разума – взглянуть на дверь и убедиться, что она плотно прикрыта. Он навалился на Марфу, торопясь и путаясь в складках ее одежды.

– Ой, не надо, что вы, меня же барыня выгонит, – возбужденно прошептала служанка, зажмурив глаза. Он наконец нашел путь и замер на миг, глядя в ее глаза. Она завизжала от боли – он закрыл ей рот, больно вцепившись зубами в пухлые, пахнущие молоком губы…

* * *

Леночка больше не могла этого терпеть. Ей нужно было с кем-то поделиться своими чувствами, которые распирали ее, как весенний листок распирает почку.

С маман говорить было бесполезно – она либо обсмеяла бы ее, либо, что вернее, впала бы в совершенную истерику и заперла ее дома. Говорить с отцом – тем более бесполезно, он прочитает нотацию и отправит ее к матери.

Оставалась Верочка. Конечно, она подвергнет ее остракизму и насмешкам. Однако терпеть более было невозможно, а подруга хотя бы выслушает ее до конца. От любви не спасали даже тайные походы в кондитерскую лавку – к тому же Леночка заметила, что на нервной почве у нее изрядно увеличилась талия. Да и карманные деньги как-то неожиданно быстро подошли к концу.

Разговор с подругой состоялся после занятий. Они уединились в парке, посетив предварительно все ту же кондитерскую лавку. Осторожная Верочка, впрочем, заходить туда отказалась наотрез, лишь ссудив подругу деньгами. Взяв полфунта пастилы, они уселись на лавочку.

Леночка несколько раз шумно вздохнула. Верочка смотрела на нее с нескрываемой иронией, нервно теребя перекинутую на грудь косу. Наконец подруга не удержалась:

– Ну? Кто он?

– Кто? – испуганно спросила Леночка.

– Твой возлюбленный.

– А откуда ты…

– Не смеши меня. У тебя же на лице это написано. Заглавными буквами. Вот такими, – Верочка развела ладони на добрый аршин.

Леночка замолчала. Ее лицо покрылось красными пятнами, ярко выделяющимися на фоне светлых кудрявых волос.

– Ну давай, рассказывай.

– Это… учитель. Андрей Евгеньевич.

Вопреки ее ожиданиям, Верочка не рассмеялась. Она внимательно посмотрела в глаза Леночки и покачала головой.

– Надо же. Ты меня удивила. Я думала, офицер какой-нибудь. Или кадет.

– Я так влюблена… я целыми днями о нем думаю. И ночами.

– И что ты будешь делать?

– Не знаю. Я просто теряю дар речи, когда вижу его. Я не могу его видеть… и не могу не видеть…

– А если сказать ему правду?

– Нет, что ты! Я скорее умру.

– Хочешь, я сделаю так, что он узнает?

– Нет! Тогда я точно умру. От стыда. А… как ты это сделаешь?

– Ну, допустим, письмо ему напишу. От незнакомки.

– Анонимка? О, нет. Он подумает, что это я написала. И вообще. Это отвратительно и бесчестно.

– Ну тогда сама приди к нему. И скажи прямо о своих чувствах. Или… на уроке. Вы же занимаетесь с ним уроками?

– Да. И это ужасно. Я его не увижу еще три дня… Но я никогда ему это не скажу. Я не смогу.

Леночка разрыдалась и не видела, как подруга смотрит на нее – с завистью, любопытством и интересом.

* * *

Ниночка не спала всю ночь. Она вновь и вновь вспоминала и повторяла в голове произошедшее на пороге дома Андрея Евгеньевича. Ей казалось, что она провалилась в глубины грехопадения, поставив крест на всей своей репутации.

Она не знала, как пойдет в гимназию, как встретит его, посмотрит в глаза. Это было невозможно. Она чувствовала, что, встретив учителя, не сможет не покраснеть, а то и расплакаться от избытка чувств.

Ниночка уже была готова совершенно не ходить сегодня в гимназию, сказавшись больной – однако подумала, что Андрей Евгеньевич сочтет это трусостью. Но стоило ей, в муках и терзаниях, выйти на улицу, и весеннее солнце как рукой сняло все дурное настроение. От первых прикосновений теплых лучей к губам и щекам она вдруг оживилась, вспомнила, как это было чудесно – то, что происходило там, в его небольшом доме. И в душе ее снова, как вчера, запели соловьи.