Сабин Дюран - Вне подозрений

Выдвижные ящики Филиппова стола – все равно что другое государство. Подписанные аккуратным почерком папки: «Пошлины и сборы», «НДС», «Дивиденды». Пачка газетных и журнальных вырезок – статьи о международных компаниях, производящих оптику. Ручки, степлеры, мотки белого шнура, переходники для компьютера, опутанные проводом запасного зарядного устройства наушники. Резкий укол в большом пальце – ай, какая острая скрепка!

Самый нижний ящик. Старые и новые паспорта, водительские права, коробка с фотонегативами, пластиковый скоросшиватель – квитанции вперемешку с гарантийными талонами. Инструкция к холодильнику и к «Никону» Филиппа, купленному им в подарок самому себе во время последней поездки и с тех пор почти не используемому.

Я роюсь в этих сокровищах, а сама думаю о муже, о его характере и привычках. Как бдителен он в отношении своего имущества! Как скрупулезно, в отличие от меня, подшивает все документы, хранит их на случай, если что-то поломается или не подойдет; сберегает гарантии – что, если загорится электропроводка, или произойдет подтопление, или стрясется что-нибудь еще. Аккуратный и педантичный, уравновешенный и не знакомый с бурными страстями. Он… что это? В моих руках вдруг оказывается белый бумажный клочок, спрятанный между двумя квитанциями – на газовый гриль-барбекю «Вебер» и титановую кофемашину «Неспрессо». Длинный, скрутившийся рулоном чек. Выстроившиеся столбиком цифры, одна за другой. Декабрь прошлого года. «Агент-провокатор».

«Любовь». Серия белья называется «Любовь». Любовный бюстгальтер, любовные трусики-тонга, любовный корсет и любовная комбинация. Все в конце концов сводится к любви…

Дыши, Габи… дыши… Изнутри поднимается, захлестывает мощная волна неистовых чувств, таких сильных, что я каменею.

Наконец лихорадочно запихиваю чек назад в папку, трясущимися руками сую папку в ящик. Все!.. Мысли путаются. Что это было, в бумажке?… Кому он покупал белье? Мне? Да, на день рождения… или на Рождество? Сексуальное белье фирмы… «Мила». Кажется. Я думала, он нашел его в магазинчике возле своего офиса. Сбегал быстренько в обед и купил. Или попросил секретаря. Или я все перепутала?… Не «Мила»? «Агент-провокатор»?… Вылазка в другой конец города?… Подвиг во имя любви… Может, и не «Мила». Как объяснить? Как оправдать?…

Я прячу остальные папки в ящик, толкаю его, пытаясь закрыть. Не выходит. Что-то мешает. Просовываю ладонь внутрь, нащупываю заднюю стенку, обшариваю ее поверхность. Вот! Медленно извлекаю руку назад. С моих пальцев свисает золотая цепочка. Потускневшая, со сломанным звеном – наверное, его порвала я. А в ладони лежит прикрепленный к цепочке медальон. Сейчас такой редко встретишь, мелькает шальная мысль. Вышедший из моды образ – святой Христофор, несущий на плечах младенца Иисуса вместе со всеми тяготами мира…

Судорожный вдох. Не вдох даже – конвульсия. Я с неестественным спокойствием закрываю наконец злополучный ящик и выпрямляюсь. На цыпочках прохожу через весь кабинет и замираю у нижней ступеньки. Голос Филиппа становится громче, ближе. Спускается вниз? Я ныряю в спортзал. Меня окружают огромные молчаливые тренажеры – словно киты в глубине океана. Настороженно прислушиваюсь. Нет, ни на лестнице, ни даже рядом с ней мужа нет, повернул назад. Он все еще говорит по телефону – и бродит из комнаты в комнату. Сейчас его не слышно. Я присаживаюсь на орбитрек. Что же делать? Отсюда сквозь перечеркнутое металлической решеткой окно виден клочок неба, крона дерева…

Ладно, решено. Сейчас как ни в чем не бывало поднимусь в кухню и при первой же возможности выберусь из дома. Но вот святой Христофор… Я по-прежнему зажимаю его в кулаке. В нижней части орбитрека, там, где прямоугольные планки, поддерживающие упоры для ног, уходят назад и соединяются с основанием тренажера, темнеют две глубокие дыры. На вид жутковатые, кажется, сунешь палец – и обратно его уже не вернешь, откусят. Но выбора у меня нет. Я наклоняюсь, осторожно заталкиваю цепочку в углубление и взбегаю по ступеням наверх.

Филипп в гостиной, отрывисто командует кем-то по телефону. Судя по звуку, он сидит на вертящемся табурете у пианино. Наши тарелки и чашки из-под кофе так и стоят возле раковины. Можно бы отправить их в посудомойку, но мне срочно надо занять чем-нибудь руки. Для начала погружу их в обжигающе горячую воду.

Филипп, видимо, услышал гудение кранов – раздаются его мягкие шаги, и вот он уже в кухне. С извиняющимся выражением лица машет свободной рукой, – все-все, мол, закругляюсь! – прижимает мобильный подбородком к плечу, подходит сзади ко мне и обнимает за талию.