Питер Джеймс - Одержимость

– Фабиан столкнулся с легковушкой, а не грузовиком, никакого грузовика там не было.

Мейн озадаченно посмотрел на нее:

– В газете писали…

– В том-то и дело, – оборвала она его. – В этом-то все и дело! В газетах писали про грузовик, и я была убеждена, что он читал газеты и сделал несложный вывод. Я сегодня ездила в Кембридж и говорила с Отто, парнем, который остался жив. Попросила его рассказать, как все было. Он сказал, им показалось, что впереди грузовик, и Фабиан выкрикнул: «Грузовик!»

Она отпила вина, сделал глубокую затяжку, уставилась на собеседника.

Филип пожал плечами:

– Возможно, это телепатия: ты приняла послание от Фабиана перед самой катастрофой, приняла его подсознанием, но он не запечатлелся в твоей памяти, а Форд воспринял его от тебя. – Он снова пожал плечами. – Это довольно сложный способ анализа. А другой…

– А другой в том, что Форд и в самом деле видел то, о чем сказал?

– Не знаю. Примечательно.

Появился официант.

– Голубя заказывали вы, мадам?

– Нет.

Алекс молча ждала, пока принесут заказанное блюдо, потом снова наклонилась над столом.

– Ты не знаешь, где найти специалиста по почеркам?

– Почеркам?

– Да, не знаю, как они называются, – полицейские прибегают к их услугам, когда им нужно узнать, поддельный документ или нет.

– Есть один человек, который иногда помогает мне в моих исследованиях. Думал вот заняться рукописями Мертвого моря. – Филип иронически улыбнулся.

– Чтобы досадить отцу?

Он задумался.

– Нет, это было много после… – Он помолчал, сурово разглядывая голубя, словно тот совершил преступление.

– Выглядит очень неплохо, – заметила она.

– Дохлая крыса.

– Что?

– Дохлая крыса.

– Что это значит?

– Как-то так его звали. Мертвая крыса. Дерат. Дюрат. Дендрет. Дендрет [17] Эта фамилия вызывает у Мейна ассоциации с «dead rat» – «дохлая крыса» (англ.) . – вот как!

– Есть хоть что-нибудь такое, чего бы ты не знал? – улыбнулась Алекс.

– Не знаю, почему я заказал голубя. Сейчас вот вспомнил, что не ем эту дрянь.

– Давай поменяемся.

– Нет-нет, не надо. Мальчонка должен отвечать за последствия своих действий.

Он посмотрел на нее странным взглядом, на мгновение выбившим ее из колеи.

– Тебе больше не обязательно быть мучеником, мы уже эволюционировали – мученичество осталось позади.

– Один – ноль, – сказал он, с сомнением ковыряя голубя вилкой.

«Вольво» Филипа был забит разным барахлом, но Алекс чувствовала себя там уютно. Ее ноги покоились на слое бумажного мусора, парковочных билетах, кассетах. В машине царила атмосфера обжитого дома.

– Ты когда-нибудь чистишь салон?

– Нет, конечно. Когда пепельница переполняется, покупаю новую машину.

Алекс улыбнулась, посмотрела на открытую пепельницу, забитую окурками.

– Что ты называешь «переполняется»?

«Дворники» размазывали дождь по ветровому стеклу, и огни Лондона мелькали перед глазами как в калейдоскопе.

– Тебе не страшно одной возвращаться в дом?

– Нет. – Она пожала плечами. – Я привыкла. Фабиан приезжал только на каникулы.

– Ты не думала завести еще детей?

Она отрицательно покачала головой:

– Я слишком стара, слишком во мне много укоренившихся привычек.

– И сколько же тебе?

– Я сама древность, – улыбнулась она. – Иногда чувствую себя старухой.

Она смотрела, как перед ее глазами взрываются и сменяются цвета – белый, оранжевый, красный. Слышала рев двигателей, ощущала силу торможения. Потом шелест покрышек по мокрому асфальту внезапно прекратился. «Дворники», эти два маленьких инструмента в оркестре лондонского вечера, мелькали перед ней – щелк, щелк, щелк, почти в такт с двигателем такси и ритмом музыки с дискотеки неподалеку.

– Я больше не могу иметь детей, – сказала она. – У нас была…

Она замолчала. Та боль еще не ушла и теперь усилилась. Алекс провела языком по нижней губе, наблюдая за игрой огней.

Филип остановился во втором ряду у ее дома и не стал заглушать двигатель.

– Спасибо за обед, – сказала она. – Не хочешь зайти?

На лице его мелькнуло странное выражение – почти страх.

– Я, пожалуй, вернусь к работе.

– Сегодня?

– Мальчонка не может заставлять мир ждать вечно.

– Как и его агент.

– Да, конечно.

– Слушай, ты не мог бы зайти на секунду, я бы показала тебе открытку. Хочу узнать твое мнение.

И опять она увидела то выражение на его лице, и теперь сомнений у нее не осталось: это был страх. Она не сводила глаз с его лица, ощущая неловкость. Что его беспокоит? Что смогло пробить кажущуюся непробиваемой защиту, которую он носил на себе, словно панцирь?