Питер Джеймс - Одержимость

– Ты говорил, что все мы пленники наших генов.

Никакой реакции.

– Говорил, что мы не можем противиться программам, заложенным в нас при рождении, и не можем их изменить. А единственная доступная нам свобода – не соглашаться с ними.

Он задумчиво кивнул.

– Что эти программы были выбраны для нас в момент зачатия – случайный набор генов из отцовской спермы и материнской яйцеклетки. В это мгновение решается, что мы унаследуем от каждого из родителей. Верно?

Он повернул голову и мутным взглядом посмотрел в ее сторону.

– Ты унаследовал способности отца, но не хочешь признавать это.

Он отвернулся от нее и снова уставился в пространство.

– Пожалуйста, Филип, объясни мне. Пожалуйста, объясни, что случилось.

– Это только теория – не более, – сказал он, не глядя на нее. – Только теория, девочка моя. Никаких доказательств нет.

– И в генной инженерии нет?

– Это иная сфера.

– Но я права, да?

– Может быть, – тихо ответил он, уставившись в пол. – Но это маловероятно. Через гены передается цвет волос, форма носа. Парапсихологические способности – нечто иное… – Он пожал плечами. – Считается, что это дар.

– Ум не передается с генами?

– Конечно передается.

– Я всегда считала, что ум – это дар.

– Вовсе нет.

– А поведение? Оно заложено генетически?

– В некоторой степени.

– Так почему же не парапсихологические способности?

Он посмотрел на нее, потом отвернулся.

– Почему ты не хотел входить в дом? Что случилось?

– Девочка, это все чепуха. Я не знаю, откуда берутся все эти духи, голоса, явления или что уж там. Нашему зрению и слуху доступна только узкая полоса световых и звуковых волн. Может быть, умирая, мы оставляем отпечатки в других волнах, за пределами этих полос, и некоторые люди могут настраиваться на них и улавливать их. Это не означает, что те, кто ушел, живы, что они где-то в другом месте, вовсе не означает ничего такого.

– А что же это означает?

– Что они оставили отпечаток, как фотографию. Штука в том, что этот отпечаток нужно воспринять. – Филип постучал себя по виску. – Возможно, у нас есть для этого необходимые способности, только большинство не знает, как ими пользоваться. Некоторые знают, но всю жизнь помалкивают. А кто-то становится медиумом – это хороший способ морочить головы. – Он посмотрел на нее, краски жизни понемногу возвращались на его лицо. – Я не хотел морочить тебе голову.

– Что ты имеешь в виду?

– У меня было такое ощущение, – начал он, тщательно выбирая слова, – что я могу нащупать Фабиана. Но какая польза была бы тебе от этого? Разбередить твои раны, дать тебе ложную надежду, что он где-то там существует?

Она уставилась на него, наклонилась, загасила сигарету, пораженная тем, как быстро ее выкурила.

– Филип, ты меня обманываешь.

– Я не обманываю, девочка моя. Просто пытаюсь облечь это в понятные слова.

– Если бы все было так, то с чего бы тебе пугаться. Тебя что-то смертельно напугало. Что?

Он покачал головой:

– Ты это выдумываешь; просто ты видела, что происходит, когда люди вмешиваются в такие дела.

– Филип! Пожалуйста, посмотри мне в глаза. Ты мой друг. Ты серьезно хочешь, чтобы я поверила, будто существует какой-то отпечаток, который можно оставить, умирая, что Фабиан, прожив двадцать один год, оставил после себя всего два слова: «Привет, мама»? Прекрати говорить уклончиво, скажи мне правду.

Он взял стакан виски, некоторое время изучал его, потом раскрутил, брезгливо втянул носом воздух, принялся снова разглядывать стекло, словно в поисках скрытого фирменного знака. Заговорил он, не глядя на нее:

– Возможно, в твоем доме мы имеем дело с явлением. Недоброжелательным явлением.

Что-то влажное и скользкое поползло по ее спине. Она повела плечами, глотнула еще бренди – у него был вкус сухого льда. Алекс резко опустила стакан, чувствуя пожар во рту. Оглядела комнату, закрыла глаза и попыталась привести мысли в порядок.

– Если это явление, то явление Фабиана?

– Те, кто… верит в такие вещи, придерживаются мнения, что зло может быть очень изобретательным. Что оно может глумиться над жертвами скорби, пользоваться их слабостью и неспособностью видеть истину.

– И что это значит?

– Отвязавшиеся духи, девочка моя. Один из них, возможно, теперь дурит тебе голову, делает вид, что он твой сын.

Она долго молчала. Пробирала дрожь, наваливалось отчаяние. На Филипа она смотрела так, будто он был островком, к которому прибило ее лодчонку, последним клочком суши на планете.