Галина Романова - В любви брода нет

Их никто не станет искать именно здесь. Где угодно, только не здесь. Их будут искать во многих других городах, опрашивать кассиров в билетных кассах. И одна может ее вспомнить, если уже не забыла к этому моменту. Они ведь взяли с Данилкой два билета и еще шутили с ней… Если эта женщина вспомнит, то направит поиски по ложному пути. И мальчик тот… Милый, чудесный мальчик, помогавший им, тоже направит их не туда. Если его вообще кто-то о них спросит.

Эх, горе ты, горе горькое! От всех скрыла, никому ничего не сказала, подписав себе и сыну тем самым смертный приговор.

Они же должны были умереть! Этот тип так и сказал вчера, но почему-то их не убил. Почему? Решил получить выкуп? Да, что-то он подобное говорил и спрашивал, хорошо ли обеспечен ее бывший муж и насколько сильно он любит Данилку. Еще вопрос, захочет ли Геральд платить и за нее тоже…

Верочка недобро усмехнулась. Пусть не платит. Ей все равно. Она давно хочет и согласна умереть, лишь бы знать, что с сыном все в порядке.

Она попыталась подняться, опираясь о каменную стену. Ссадины на руках Верочка уже не ощущала, они отдавались тупой болью, к которой она давно привыкла. Сделала четыре шага вперед, ровно столько позволяла ей цепь. Потом шагнула влево, потом вправо. Повторила все манипуляции раз десять. Снова вернулась к каменной стене и села, опершись о нее спиной. Это было своеобразной зарядкой, она делала ее по несколько раз за день, чтобы мышцы окончательно не одряхлели и ноги могли хоть как-то держать ее.

Интересно, знает ли великолепная Инга Витальевна, что ее приказ не выполнен и пленники живы? Вряд ли… Он сказал, что сам это придумал: оставить их в живых. Выходит… выходит, этот громадных размеров мужик их палач?! Убийца! Убийца, почему-то не выполнивший заказ и решивший обыграть все по-своему…

Вдалеке раздался металлический лязг, скрежет ржавых петель, и темноту подземелья разрезал сегмент света. Верочка на какое-то время зажмурилась. Даже слабый свет карманного фонарика больно резал ей глаза. И приходилось долго щуриться потом и моргать, пытаясь не ослепнуть от свечки, с которой он обычно приходил. Сегодня почему-то это был фонарик…

Ее палач вырос, как обычно, из темноты громадной бесформенной глыбой. Внимательно оглядел ее, высвечивая каждый участок тела. Удовлетворенно хмыкнул и зашуршал пакетом:

— Ешь.

Он поставил Верочке на колени миску с домашним холодцом. Приятно запахло чесноком и мясом. Он редко баловал ее, сегодня, наверное, был особый случай.

Она жадно ела, стараясь не обращать внимания на то, как затягивает нёбо плотной коркой говяжьего жира. Потом схватила кусочек хлеба и, тщательно вылизывая им тарелку, съела и его тоже.

— Пей.

В руки ей втиснули горячую солдатскую кружку, пряно пахнущую кофе.

— Это ведь не перед казнью, нет? — пробормотала она, недоверчиво втягивая в себя почти забытый кофейный аромат.

— Нет, не переживай. Мужик твой просто поставил условия… — Мужчина хмыкнул в темноте. — Чтобы вы были живы и здоровы, чтобы никаких следов увечья и все такое.

— Сколько?! Сколько он готов заплатить за нас? Или… за меня он платить не станет? — Она спрашивала, совсем не надеясь на ответ, и потихоньку, смакуя, прихлебывала кофе.

Он был так себе, совсем дешевый, может быть, даже ячменный, но ей казалось, что ничего вкуснее она в своей жизни не пила.

— Много, — туманно пояснил ее сторож. — И ты ему, оказывается, тоже нужна. Пьет он целую неделю, дамочка. А мент твой с ног сбился, тебя разыскивая. Все билетные кассы в городе объездил. Я тут за ним покатался немного. Ты ведь не против, думаю.

Он откровенно издевался. Издевался и упивался своей властью сразу над несколькими людьми. Пусть они ничего не подозревали, ему-то было все известно, и это приводило его в восторг.

Гера запил от горя и неизвестности. И готов был на все, лишь бы вернуть сына. Она шла как приложение, как мать, без которой сыну будет совсем плохо. Верочка знала о том, что Гера ее не простит никогда. Он сам ей сказал об этом. А Геральд слов на ветер не бросал.

Саша… Бедный милый Саша сбился с ног, разыскивая ее. Он думает, что она уехала. Бросила его, бросила все и уехала. Она бы именно так и сделала, если бы ей позволили. Но потом бы она непременно позвонила ему, позвонила бы и, может быть, даже позвала к себе…

— Они общаются, представляешь! — воскликнул вдруг ее палач. — Твой муж даже заезжал к нему в гости. Я запретил.

— Как это? — у нее остался последний, самый крохотный глоток кофе, и ей ужасно не хотелось его лишаться.