Галина Романова - В любви брода нет

Но Верочка не вернулась к Геральду, она от него сбежала. Сбежала от его власти и издевательств. Сбежала, ничего не сказав ему, Назарову, потому что не могла ничего сказать. Ей было стыдно… Он это понимал. И он должен ее найти, пусть на поиски у него уйдет весь остаток жизни.

— У нее были подруги в городе? Может, в школе или по студенчеству? Может, рожали вместе или детей в коляске катали? Ну, Гера, не молчи? — повысил голос Назаров, едва удержавшись от того, чтобы снова не начать трепать его за шиворот.

— Так сразу не могу сказать, — пробормотал Хитц, выбрасывая в корзину для мусора окровавленные платки и опуская рукава рубашки. — Она домашней была, Верочка…

— Почему ты так сказал??? Почему была??? Чего ты мелешь, гад??? — У Назарова даже губы посинели от страха, он почувствовал это и в отчаянии затряс головой. — Не смей говорить о ней в прошедшем времени, понял!!!

— Для меня… для меня она в прошедшем времени, — с горечью обронил Геральд и принялся терзать свои волосы. — Найди их, Назаров! Хочешь, на колени встану?! Найди! Верку… Верку можешь забирать себе. Лезть к ней не стану, клянусь!!! Сыном клянусь! Ты его мне найди, Назаров!!! Сына найди… у меня же… никого, кроме него, нет… Ни одной родной души!..

Назаров ушел из его кабинета пять минут спустя. Они сообща составили список знакомых Веры, телефонов друзей Данилы, адресов возможных подруг по работе, и Назаров удалился.

Он вышел на улицу, поднял повыше воротник форменной куртки и направился к троллейбусной остановке. Там толпилась гомонящая группа подростков, к кромке тротуара жались две пожилые женщины, с опасением косившиеся в сторону тинейджеров, да еще влюбленная парочка. Завидев Назарова в форме, дамы приободрились, подростки попритихли, а влюбленные поспешили отойти подальше. Но даже с приличного расстояния Назаров учуял густое амбре водочных паров. Понятно… Молодежь поднабралась для храбрости. Сейчас начнут тискаться в каком-нибудь парадном, доводя друг друга до обморока и испуганно отпрыгивая всякий раз, когда хлопнет подъездная дверь…

Дождавшись, когда к остановке, утробно фыркнув открывающимися дверями, подкатил троллейбус, Назаров прошел вперед по салону и сел за водителем спиной ко всем.

Видеть чужие чувства, пусть и изрядно подогретые водкой, он не мог. Ему было нужно и важно сейчас не позволить утопить себя в том горе, в котором он барахтался вот уже две недели, становясь с каждым днем все более бессильным. Ему сейчас нужно поверить в свой собственный успех.

Он найдет ее! Он так любит ее, так успел соскучиться, так измучался от неизвестности… Он найдет их непременно, лишь бы… лишь бы только с ней ничего не случилось, лишь бы Верочка была жива…

Откуда-то сверху капала вода…

Монотонно, капля по капле, она сочилась сверху и разбивалась о ее голову. Ей именно так и чудилось, будто все эти капли, исчисляемые миллионами, методично разбиваются о ее голову и вот-вот должны расколоть ее пополам.

Капля камень точит… Она помнила эту пословицу, и теперь, как никогда, осознала ее истинный сокрушительный смысл. Эти капли успели выбить из нее все, что еще оставалось человеческого. Сейчас в ней ничего уже не осталось, кроме пустоты. Временами, правда, накатывал ужас, подогреваемый дикими женскими криками, но он быстро умирал. Женщина кричала страшно, но коротко. И снова наступала тишина, разбавленная не желающей утихомириться капелью.

Сколько просидела в непроглядной черноте, она не знала. Счет дням она вести не могла, если бы и хотела. Единственное, чего жаждала ее душа и обессиленное тело, — это смерти. Но ей отчего-то не позволяли умереть. Ее кормили, иногда насильно, и давали пить. Случалось это всегда в одно и то же время, о чем ей подсказывал желудок, начинавший ворчливо урчать перед тем, как в черную бездну к ней пробивался тонкий, будто лезвие ножа, луч света. Этот луч преломлялся и ненадолго увязал в бархатной тьме подземелья, а потом вздрагивал и разрастался до мерцающего пламени свечи.

Следом за этой мигающей каплей огня из темноты на нее надвигалась огромная человеческая фигура, шуршащая пакетом с продуктами и водой. Человек этот, так же, как и страшный женский крик, внушал ей ужас на то короткое время, что бывал подле нее. Она не видела его лица, голос при общении с ней он менял до неузнаваемости, чем-то прикрывая рот, но тем не менее она раз за разом тонула в волнах ужаса, исходивших от его громоздкой фигуры.