Евгений СУХОВ - МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ

— И… заприте, пожалуйста, после… все здесь…

Шофер автомобиля комиссара Бочкова был крайне недоволен.

— Нельзя, — говорил он, — нельзя, товарищ комиссар, так грузить легковую машину. Ведь не грузовик все же. И рессоры… Могут не выдержать.

Борис Иванович молчал.

Вот ведь скоты. Все сбежали. И первыми — его дружки-приятели из Губернского комитета партии. За ними смылись бонзы из Военного комиссариата и Губчека.

Что, не могли предупредить его раньше, что положение в городе аховое и Казань под угрозой захвата? Нет ведь. До последнего момента скрывали, что за город уже идут бои. Ладно, обывателя, а его-то зачем было за дурака держать?

«Учения, мать их разтак. Этот Ванька Межлаук тот еще очковтиратель. Небось, уже трясется в вагоне главкома Вацетиса и пьет водку, алкоголик несчастный. Тоже мне, военком…»

В устье Казанки было тихо. Возле одной из пристаней стоял пароход «Алтаец» с заглушенной машиной. Бочков велел подъехать прямо к борту и, привстав с сиденья, прокричал:

— Эй, на пароходе! Здесь комиссар Бочков!

С четверть минуты на пароходе было тихо. Затем на палубу вышел человек в белой сорочке и перевязанным бинтами плечом. На бинтах алело подсыхающее пятно крови. Человек, верно, из-за ранения не очень ловко надевал на ходу мундир, на котором Борис Иванович заметил погоны. Царские погоны. Бог мой, да это же белый офицер!

— А здесь поручик Скворцов, — не совсем трезво ответил офицер и вперил мутные глаза в Бочкова. — Чем могу служить, красная сволочь?

Борису Ивановичу часто снился один сон. Будто он на автомобиле, груженном золотом, натыкается на белых и те начинают в него стрелять. Пули пролетают у него над головой. Близко. Еще ближе. Он даже чувствует ветерок от них.

Он тоже вооружен, достает свой револьвер и начинает отстреливаться. Но его пули почему-то летят совсем медленно, так что он может видеть их полет. И падают они едва ли не у его ног. Расстреляв таким образом весь барабан, он отдает приказ шоферу уезжать, но проклятый автомобиль не заводится. А белые уже близко, и их золотые погоны сверкают на солнце и слепят ему глаза.

Тогда он выпрыгивает из автомобиля и бежит. Ветер свистит в ушах, и ему кажется, что он не бежит, а летит.

Но… это ему только кажется. Он не бежит, а медленно, едва передвигая ноги, идет. Нет, ползет, как улитка. Ноги тяжелые, будто налиты свинцом, а ветер в ушах — так это от пролетающих совсем близко от него пуль. И одна из них, он это чувствует, вот-вот вопьется ему под лопатку. Туда, где стучит быстро-быстро его сердце…

Этого сна он боялся. Он ненавидел его. Даже во сне Борис Иванович пытался проснуться, чтобы не досматривать это сновидение до конца. Иногда это ему удавалось. Но все равно наутро просыпался Борис Иванович в мокром от холодного пота исподнем и целый день ходил сам не свой; был совершенно разбит и раздражен, и всякое дело, за какое бы он ни брался, валилось из рук.

Вот и теперь, глядя на поручика Скворцова, Бочков поймал себя на мысли, что это опять тот самый проклятый сон, и надобно поскорее проснуться, чтобы наваждение кончилось.

Но это был не сон.

— Что, крыса краснопузая, бежишь? — недобро усмехнулся поручик. — Погоди-ка, я сей час, — скрылся он в каюте.

— Тикать надо, — севшим голосом произнес шофер и попытался врубить заднюю передачу. Но мотор только зазвенел своими шестеренками и не подчинился. Проклятый сон явно переходил в страшную и отчетливую действительность.

— Давай, давай! — ткнул его кулачком в плечо Борис Иванович, опасливо поглядывая на палубу.

И не зря. Скоро поручик вышел с двумя револьверами в руках.

— Эй, комиссар, держи! — весело крикнул он и выстрелил.

Одна из пуль пролетела так близко, что сорвала с Бочкова кожаную комиссаровскую фуражку. Ежели бы поручик был трезв, то комиссар Бочков лежал бы уже на продавленных сиденьях своего автомобиля с простреленным черепом.

Мотор снова взревел и завизжал своими шестеренками.

— Ну, что ты там возишься?! — уже заорал на шофера Борис Иванович, доставая дрожащими руками из кобуры полуавтоматический пистолет.

— Что, что, не врубается, падла, — едва не плакал шофер, снова и снова пытаясь включить заднюю передачу.

Поручик выстрелил снова. Пуля, чиркнув о крыло автомобиля, ушла в деревянный настил пристани.

— Стреляйте, товарищ комиссар, — взмолился шофер, сняв шлем и передвинув защитные очки-консервы на лоб. В его глазах стояла неизбывная тоска.