Душан Митана - Конец игры

О том, что никакого очищения в душе Славика семейная трагедия не произвела, свидетельствует и красноречивый, нарочито заземленный финал, устраняющий всякие сомнения: пережитое потрясение нисколько не изменило антигероя романа, не дало импульса для его нравственного возрождения. Оно так же, вероятно, не ранило его совести, как и печальная история взаимоотношений с Яной Гавьяровой, после которой на всю жизнь сохранился на лице Славика извилистый фиолетовый шрам, словно от удара кнутом.

В книге часто звучит «за кадром» старая словацкая народная баллада о двух безвинно убитых смелых хлопцах, которых повесили жандармы. Песня эта помогает Митане сопрягать разные временные пласты, позволяет сопоставить поведение Петера Славика с поведением его отца Владимира в столь же экстремальной, но совершенно иной по содержанию ситуации. Обе эти ситуации схожи лишь в том, что позволили между полюсами жизни и смерти выявить степень прочности моральных устоев отца и сына. Отец — Владимир Славик — школьный учитель, коммунист, участник антифашистского Словацкого национального восстания — был избран после войны председателем национального комитета в местечке Горный Лесковец. Там-то и приключилась с ним история, которая потом словно в кривом зеркале отразилась в истории Петера.

Произошло это — знаменательное совпадение! — как раз в тот день, когда Владимир Славик, согласно давнему обычаю, широко праздновал рождение первенца, то есть Петера (который захочет потом увидеть в этом «перст судьбы» — предначертание того, что ему прямо-таки «на роду было написано» совершить убийство). Дело в том, что закончилось празднование несчастным случаем: поскользнувшись, разбился насмерть корчмарь Михал Гавулец. Кроме Славика свидетелями происшествия оказались лишь двое — Хадамович, бывший хозяин обувной фабрики, и Калишек, владевший раньше портняжной мастерской. Оба они, сговорившись, показали на Владимира Славика как на убийцу. И тот, даже не попытавшись защищаться, безропотно сел в тюрьму, откуда вышел лишь через семь лет, когда стараниями его отца, деда Петера, раскрылась вся правда.

Логика поступка Владимира Славика может показаться странной. Но она свидетельствует о его высокой моральной щепетильности и ответственности за те идеалы и принципы, которые он олицетворял собой как коммунист и председатель местного национального комитета. Пусть это выглядит парадоксальным, но, возведя на себя напраслину, Владимир Славик хотел продемонстрировать двум бывшим богатеям, да и всем жителям Горного Лесковца, что новая власть никому не делает поблажек и в основе ее лежит справедливость, перед лицом которой все равны. Во имя этого он и понес наказание без преступления.

Из записок деда Петер Славик узнает, что один их дальний предок тоже сидел по навету за решеткой. И в его опрокинутом сознании возникает идея, будто несправедливость, некогда допущенная по отношению к отцу и прапрадеду, теперь закономерно привела к содеянному им убийству. Вариации на тему «преступление и наказание», построенные на материале родовой «саги» семейства Славиков, понадобились Душану Митане не для психологических изысков (равно как и страшный сон, отразивший подсознательные опасения, в котором является Петеру в облике демонической шантажистки старуха соседка Амалия Кедрова). Они понадобились писателю для того, чтобы обнажить «дно» души своего антигероя. Собственно говоря, для этого понадобилось и убийство Гелены и «самопожертвование» матери Петера Славика, которая вроде бы спасала сына, а на деле создала предпосылки для его дальнейшего нравственного падения.

Ведь для него окончена только игра с Геленой, а игра с жизнью, игра с искусством продолжается. Отец признал себя без вины виноватым — как он считал — ради высших интересов общества; сын отказался признать собственную тягчайшую вину из сугубо эгоистических соображений, ибо его выспренние рассуждения о том, что всей будущей жизнью он хочет искупить свой грех и оправдать жертву матери, — пустой и жалкий самообман. Его вовсе не гложет, пользуясь выражением Достоевского, «чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством». В отличие от Родиона Раскольникова Петер Славик отвергает возможность «принять страданье» и облегчить свою совесть заслуженным наказанием. И вот это — тревожнее всего.

Чехословацкое телеграфное агентство. — Здесь и далее примечания переводчика.