Николай Леонов - Нокаут

Петер, набычившись, стоял в проходе. Он взглянул на телевизионные камеры – ждут. На первые ряды и ложи, где рассаживались почетные гости. Вечерние костюмы, обнаженные плечи, возбужденные лица и блестящие глаза – ждут.

Зигмунд с Сажиным поднялись на ринг, в зале захлопали, Зигмунд протянул тренеру руки. Сажин проверил бинты, запахнул на боксере халат и спросил:

– Не остываешь?

Зигмунд молча обернулся к противоположному углу, и Сажин с беспокойством следил за боксером.

Прошло еще несколько минут, но противник и судья на ринге не появлялись. Лицо у Зигмунда стало жестким, над бровями выступили мелкие капельки пота. Он с преувеличенным вниманием разглядывал забинтованные руки, сжимал и разжимал пальцы – проверял, не перетянул ли бинты.

– Местная анестезия, – он показал на противоположный угол.

Зал заполнил хорошо поставленный баритон:

– Дамы и господа, в зале присутствуют представители посольства Советского Союза. Они так же, как и все мы, пришли сюда, чтобы полюбоваться замечательным поединком.

Зал вздыхал, ворочался, нервно дышал табачным дымом.

Зигмунд оглядел пустой ринг, снова натер подошвы боксерок канифолью, переступил с ноги на ногу, нервно зевнул, скинул халат, вышел в центр ринга и стал азартно боксировать один.

В ярком четырехугольнике света, опоясанный белыми канатами, боксер казался маленьким и хрупким. Зал не обращал на него внимания, раздался только один возглас:

– Красавчик! И такой молоденький! – В голосе женщины звучало любопытство и ожидание.

Сажин проследил за движениями боксера, обернулся, нашел Роберта и Шурика, которые чинно сидели на приставных стульях перед первым рядом, помахал им рукой и снова повернулся к рингу.

– Миша никогда ни о ком не забудет, – сказал Роберт и протянул Шурику конфету. – Зигмунд сегодня выиграет, и я тебя прощу, жеребенок.

Шурик, сидевший словно перед фотообъективом, покосился на грузина, взял конфету, заложил ее за щеку и снова застыл.

– Я похож на представителя? – спросил он, поправил галстук и осторожно провел ладонью по прилизанным рыжим вихрам.

– Абсолютно, – Роберт достал из кармана вторую конфету, хотел положить в рот, но отдал Шурику.

Зал вздохнул и застонал. Вздрогнули и тускло блеснули объективы телевизионных камер. На ринг поднялась группа мужчин, и Зигмунд подошел к Сажину, взял полотенце и вытер пот. Сажин протянул бутылку с водой, боксер сполоснул рот и сплюнул в урну.

Бартен скинул халат и вместе с рефери вышел на центр ринга.

– Иди, сынок, – Сажин похлопал Зигмунда по спине и почувствовал, как он вздрогнул.

– Четырехунцевые перчатки, – сказал боксер и взял тренера за локоть. – Спокойно.

К Сажину подошел судья и протянул две пары черных маленьких перчаток.

– Гости выбирают, – сказал он и поклонился.

– Встреча проводится по любительским правилам, – Сажин оттолкнул руку судьи, – перчатки должны быть большие.

– Поздно, – Зигмунд взял обе пары, помял в ладонях, одну вернул, а другую стал надевать.

– Пусть Дин Бартен подойдет ко мне, – он протянул Сажину левую руку, – завяжите, пожалуйста.

Судья помялся, хотел что-то сказать, но Зигмунд посмотрел ему в глаза, и тот пошел через ринг.

– Защита подставкой исключена, – быстро говорил Сажин, завязывая перчатки, – держи его на дистанции. Не подпускай…

– Да знаю я, – раздраженно перебил Зигмунд.

– Извини, что заставил ждать, – на весь зал произнес Бартен. В руке у него был микрофон, – здравствуй.

– Здравствуй, – Зигмунд с трудом подбирал чужие слова. – Почему перчатки четырехунцевые? Мы с тобой договаривались о любительских перчатках.

– Я никогда не работал в больших перчатках и три раунда. Количество раундов – твое, перчатки – мои. Я считал, что это честно. А ты?

– Хорошо. Иди, – Зигмунд отвернулся, и тренер увидел, что глаза у боксера не голубые, не синие, как считал раньше, а черные.

Бартен прошел в свой угол, выбросил микрофон за ринг, и тот черной змейкой пропал в темноте. Судья хлопнул в ладоши и поднял руки.

– Не волнуйся, Михаил Петрович,– Зигмунд ударил перчатками друг о друга и пошел в центр.

Сажин вынул с ринга табурет, механическими движениями отметил: вода, нашатырь, вата и полотенце на месте —и сел так, что ринг открылся ему между верхним и средним канатами. Сколько лет он смотрит между этими канатами? Смотрит, а голова звенит от пропущенных учениками ударов. Но по выражению лица Сажина никогда не скажешь, что его бьют. Он это знает и считает правильным. Сдержанность и соблюдение внешнего спокойствия – составная часть его профессии. Его рука, взгляд, голос должны прибавлять силу, уверенность ученикам. К концу тяжелого боя кожа на лице дубеет, теряет чувствительность, – кажется, что о лоб можно погасить сигарету. После боя он вместе с боксером идет в душ, и они долго стоят в соседних кабинах, подняв лица навстречу бесконечному потоку горячей воды.