Стенли Эллин - Домашний спектакль

– Восхитительное предложение, – ответил он и немедля направился к стойке.

Эйбл последовал за ним, и Майлс увидел: прежде чем доктор дошел до нее, сигара Эйбла едва не обожгла ему ухо. Эйбл проводил на кушетке психоаналитика три часа в неделю и по крайней мере еще столько же у своего прилизанного и упитанного врача с Парк-авеню, обрушивая на него потоки пугающих и нерегулярно проявляющихся симптомов. “Доктор Маас, подумал не без сочувствия Майлс, – кажется, попался, а ведь он и не подозревает”.

Все, кроме Ханны, уже отошли от дивана и исчезли в людском водовороте. Она с ужасом продолжала сжимать его пальцы.

– Ты УВЕРЕН, что тебе лучше? – спросила она. – Знаешь, если ты что-то чувствуешь, скажи мне.

Он действительно что-то чувствовал. Каждый раз, когда она к нему прижималась, чувствовал, что его опутывают паутиной, и начинал бешено вырываться.

А ведь еще недавно казалось, что все хорошо. Она была прекрасна, и он решил, что с ней они заживут по-иному. Одновременно вставать, вместе завтракать, разговаривать только друг с другом – эту нескончаемую рутину семейной жизни вначале можно было терпеть. До тех пор, пока он был пленен ее красотой. Но через год красота стала слишком привычной, наступило пресыщение, и рутина превратилась в непосильную ношу.

Без памяти он был четверть часа. Интересно, разговаривал ли он в это время, говорил ли что-нибудь о Лили – можно было что-то заподозрить. Но пусть даже и говорил, надо же готовить Ханну к удару.

А для нее это действительно будет удар. Он представил себе картину зрелище не из приятных.

Майлс сбросил ее руку.

– Все в порядке, – сказал он, а затем не смог удержаться и добавил:

– ..будет, если ты прекратишь устраивать здесь эти еженедельные домашние спектакли и я смогу наконец спокойно отдохнуть.

– Я? – неуверенно спросила Ханна. – При чем тут я?

– При том. Все из-за твоего идиотского желания играть радушную хозяйку и всеобщую подругу.

– Но ведь это ТВОИ друзья, – возразила она.

– Пора бы знать, что больше они мне уже не друзья. По-моему, я тысячью различных способов давал понять, как их всех ненавижу. Всех вместе и каждого в отдельности. Никакие они не друзья. Так почему я должен раз в неделю кормить их и развлекать, когда могу просто отдыхать?

– Не понимаю, – ответила Ханна. Казалось, она вот-вот расплачется.

– Конечно, я знаю, ты купил здесь дом, чтобы тебе не мешали, но ведь это ты...

Паутина вновь начала его обволакивать, и он решил поставить точку:

– Ладно. Все в порядке.

Весь этот разговор, однако, значения уже не имел. После того как его не будет, она сможет устраивать здесь спектакли хоть каждый день, если захочет. Может даже спалить этот проклятый дом, если понравится.

Его это не касается. Он достаточно поиграл роль радушного хозяина с субботы до понедельника и играл бы ее до конца: ведь Ханна, как подметила Лили, не успокоится до тех пор, пока все деревья Центрального парка не побывают у них в гостях. Скоро он уезжает – так к чему выяснять отношения?

Майлс пошел к стойке, минуя неразлучных Боба и Лиз Грегори: шесть раз в неделю каждое утро они играли вместе на радио – и все им мало!

Мимо Бена Тэйера – тот объяснял Джейку Холлу какие-то темные места в последнем акте своей новой пьесы. Мимо Эйбла, который беседовал с доктором Маасом о психосоматических факторах. Доктор держал высокий стакан в одной руке, а бутерброд в другой.

– Интересно, – повторял он. – Очень интересно.

Майлс налил на два пальца бурбона и попытался уйти в себя, но, попробовав виски, с отвращением посмотрел в стакан. Жидкость была теплой и противной. Очевидно, кто-то из прислуги нашел ключ, вошел и, отпив полбутылки, остальное долил из-под крана. Чертовы идиоты. Хочешь выпить, так глотни и забудь, но портить напиток...

Эйбл ткнул его под ребро.

– Я говорю доктору, что, как только у него выдается свободный вечерок, он должен прийти на “Засаду”. Раз он не видел в “Засаде"

Майлса Оуэна – он не видел ничего. Так, Майлс?

Майлс взял другую бутылку, желая убедиться, что она закупорена.

Затем посмотрел на Эйбла и осторожно поставил бутылку на место.

– По правде говоря, – ответил Майлс, – не знаю. Я хочу с тобой поговорить, Эйбл, и, может быть, сей час самое время.

– О чем? – бодро спросил Эйбл, но в глазах ею мелькнуло беспокойство – он что-то почувствовал.

– Дело сугубо личное, Эйбл, – продолжал Майлс и, кивнув доктору Маасу, который смотрел на них с интересом, добавил: