Стенли Эллин: Свет мой, зеркальце, скажи

СТЕНЛИ ЭЛЛИН

Свет мой, зеркальце, скажи...

Меня предупредили об открывшейся язве.

Там, заявил медик из страховой компании, ткнув своим пальцем "туда", в двенадцатиперстную кишку. Нервное напряжение действует на нее, как наждачная бумага. Отдохните. Успокойтесь.

Потому в тот момент я не слишком удивился резкой боли "там", будто всю мою желчь собрали в шприц и вкололи в это самое уязвимое место.

Но как, черт возьми, можно оставаться спокойным с этой непонятной пороховой вонью в ванной комнате? И этой полнотелой совершенно неподвижной женщиной, видимо, убитой из лежащего рядом с ней револьвера?

Мой револьвер!

Господи Боже!

Из проигрывателя в гостиной к моему ужасу продолжала звучать "Carmina Burana" Карла Орфа, наполняя пространство музыкой. Хор с воздетыми пивными кружками восхвалял полнотелых женщин и оглашенно вторил тенору.

Бедный Карл Орф! Слишком пронацистский для моей жены, в девичестве Джоан Береш, дочери Джулиуса Береша, владельца крупной химчистки на углу Бродвея и 90-ой улицы, обслуживающей за 24 часа.

Ты помнишь эту забавную сценку? Ты её воскрешаешь вновь, заткнув ладонями уши.

- Пит, прошу тебя, прекрати!

- Ты это просишь из-за Дахау? Орф - композитор. Он не убивал евреев.

- Я знаю. Заткни его.

- Ты преувеличиваешь и устраиваешь театральные сцены.

- Это право семитки. Итак, прекрати это или я пну твой чертов проигрыватель ногой.

Я выключил музыку.

- Иногда я спрашиваю себя, почему ты вышла замуж за shegetz.

- Потому что ты тогда прекрасно целовался.

Неисправимая шлюха. Это не истинная причина. Она желала произвести на свет shegetz сама. Высокого крепкого блондина с голубыми глазами, вылитую копию папы Пита. Внутри - Моисей Меймонид, а снаружи - Пит Хаббен.

И она добилась своего, произведя на свет Николаса, нашего бесподобного сына. И она пожрала бы его, истинная "мамаша идиш", если бы его не охранял заботливый отец.

Olim laсus colueran, - пел тенор.

- Хватит! Довольно! Заткнись! - закричал я.

Воцарилась гнетущая тишина.

Непонятная тишина в доме и на улице.

Ах, если бы сейчас по мановению волшебной палочки смогли исчезнуть труп и пистолет...

Я узнал револьвер, но не узнавал женщины.

Тем не менее, весь вспотев от волнения, с разрывающимся сердцем, я признавался себе, что между нами были какие - то отношения, ибо останки дамы лежат в моей ванной комнате, в закрытой квартире, стоящей на телеохране закрытой сети Шеридан Сквер, в Гринвич Виллидж, а она полураздета, следовательно, не могла прийти в таком виде с улицы.

Подчеркнул множественное число: отношения...

Нет, она женщина видная: высокая, белолицая, с длинными черными как смоль волосами, подведенными тушью глазами, накрашенными ярко-розовой помадой крепко сжатыми губами, на теле скандальное нижнее белье, воскрешающее вкусы борделей Бель Эпок: черный кружевной бюстгальтер с дырочками для сосков, черные подтяжки для черных же чулок, черные туфли на десятисантиметровой шпильке.

- Боже, когда последний раз я такую обувь видел в витринах?

И все нижнее белье из черной кисеи.

Черное, розовое и белое. Меловая фигура, как гейша. Обтянутые тканью бедра почти ослепительной белизны. И красное. Струящаяся по пластмассовой перламутровой бельевой корзине кровь, а на плиточном полу - лужа. Капли крови блестят в мягких складках уголков рта, опущенных к подбородку.

Да...

Ее поза позволяет предположить, что убийство произошло в момент молитвы. Бельевая корзина отодвинута от стены, труп на коленях перед ней с повернутой в сторону головой, упавшей на покрывало, остекленевшие глаза устремлены в огромное зеркало на двери ванной комнаты. Руки ниспадают по бокам корзины, пальцы немного согнуты.

Захвачена врасплох за молитвой. Нет, скоре за греховной мольбой. Нимфоманка, спешащая на звук твоих речей. Она, должно быть, прокралась сквозь охранную телесеть, вошла ко мне с требованием удовлетворения, полагая, что я проникну меж её крепких бедер и заполню все до краев. Глаза полуприкрыты, влажные губы слегка приоткрыты - она умоляет.

Прельщенный, я, тем не менее, отказываюсь, объясняя, что мой образ жизни не позволяет предаваться подобным безрассудствам.

Не помня почему, я позвонил Гристед и произвел основательный заказ в бакалейной лавке, его должны доставить с минуты на минуту.

Агентства Макмануса и Нэйджа вновь встали спиной к спине. Сыпались телефонные звонки от Макмануса в Нью-Йорк, а от Нэйджа - в Лондон; требовалась особая дипломатия. Соперничающие издатели требуют отменной дипломатии, в особенности обладающие равными паями в одних и тех же предприятиях и активно ненавидящие друг друга как по одну, так и по другую сторону Атлантики 24 часа в сутки.