Стенли Эллин - Случай для психиатра. Легкая добыча. Одержимость кровью

Меня предупредили об открывшейся язве.

— Там, — заявил медик из страховой компании, ткнув своим пальцем «туда», в двенадцатиперстную кишку. — Нервное напряжение действует на нее, как наждачная бумага. Отдохните. Успокойтесь.

Поэтому в тот момент я не слишком удивился резкой боли «там», будто всю мою желчь собрали в шприц и вкололи в это самое уязвимое место.

Но как, черт возьми, можно оставаться спокойным с этим непонятным запахом пороха в ванной комнате? И этой полнотелой, совершенно неподвижной женщиной, по-видимому убитой из лежащего рядом с ней револьвера?

Мой револьвер!

Господи Боже!

Из проигрывателя в гостиной, к моему ужасу, продолжала звучать «Carmina Burana» Карла Орфа, наполняя пространство музыкой. Хор с поднятыми пивными кружками восхвалял полнотелых женщин и оглашенно вторил тенору.

Бедный Карл Орф! Слишком пронацистский для моей жены, в девичестве Джоан Береш, дочери Джулиуса Береша, владельца крупной химчистки на углу Бродвея и 90-й улицы, обслуживающей за 24 часа.

Ты помнишь эту забавную сценку? Ты ее воскрешаешь вновь, заткнув ладонями уши.

— Пит, прошу тебя, прекрати!

— Ты это просишь из-за Дахау? Орф — композитор. Он не убивал евреев.

— Я знаю. Заткни его.

— Ты преувеличиваешь и устраиваешь театральные сцены.

— Это право семитки. Итак, прекрати это или я пну твой чертов проигрыватель ногой.

Я выключил музыку.

— Иногда я спрашиваю себя, почему ты вышла замуж за shegetz.

— Потому, что тогда ты прекрасно целовался.

Неисправимая шлюха. Это не истинная причина.

Она желала произвести на свет shegetz сама. Высокого крепкого блондина с голубыми глазами, вылитую копию папы Пита. Внутри — Моисей Меймонид, а снаружи — Пит Хаббен.

И она добилась своего, произведя на свет Николаса, нашего бесподобного сына. И она пожрала бы его, истинная «мамаша идиш», если бы его не охранял заботливый отец.

— Olitn lacus colueran, — пел тенор.

— Хватит! Довольно! Заткнись! — закричал я.

Воцарилась гнетущая тишина.

Непонятная тишина в доме и на улице.

И если бы сейчас по мановению волшебной палочки смогли исчезнуть труп и пистолет…

Я узнал револьвер, но не узнавал женщины.

Тем не менее, весь вспотев от волнения, с разрывающимся сердцем, я признавался себе, что между нами были какие-то отношения, ибо труп дамы лежит в моей ванной комнате, в закрытой квартире, стоящей на телеохране закрытой сети Шеридан-Сквер, в Гринвич Виллидж, а она полураздета, следовательно, не могла прийти в таком виде с улицы.

Подчеркнул множественное число: отношения…

Нет, она женщина видная: высокая, белолицая, с длинными, черными как смоль волосами, подведенными тушью глазами, накрашенными ярко-розовой помадой крепко сжатыми губами, на теле скандальное нижнее белье, воскрешающее вкусы борделей Бель Эпок: черный кружевной бюстгальтер с дырочками для сосков, черные подтяжки для черных же чулок, черные туфли на десятисантиметровой шпильке.

— Боже, когда последний раз я такую обувь видел в витринах?

И все нижнее белье из черной кисеи.

Черное, розовое и белое. Меловая фигура, как гейша. Обтянутые тканью бедра почти ослепительной белизны. И красное. Струящаяся по пластмассовой перламутровой бельевой корзине кровь, а на плиточном полу — лужа. Капли крови блестят в мягких складках уголков рта, опущенных к подбородку.

Да…

Ее поза позволяет предположить, что убийство произошло в момент Молитвы. Бельевая корзина отодвинута от стены, труп на коленях перед ней с повернутой в сторону головой, упавшей на покрывало, остекленевшие глаза устремлены в огромное зеркало на двери ванной комнаты. Руки — по бокам корзины, пальцы немного согнуты.

Захвачена врасплох за молитвой. Нет, скорее, за греховной мольбой. Нимфоманка, спешащая на звук твоих речей. Она, должно быть, прокралась сквозь охранную телесеть, вошла ко мне с требованием удовлетворить ее, полагая, что я проникну меж крепких бедер и заполню все до краев. Глаза полуприкрыты, влажные губы слегка приоткрыты — она умоляет.