Никита Воронов - Огненный лис

— Нет. Не боюсь.

— Почему?

— Незачем тебе. — Старик поднялся и будто враз утратил интерес к собеседнику:

— У тебя свое золото есть.

… Рогов очнулся, закашлявшись тяжело и надрывно. Поправил сползшее на пол застиранное одеяло, и чтобы прогнать ночной кошмар выглянул в окно вагона.

Назад, вдаль убегали искрящиеся ранней росой равнины, и за рощей у горизонта рождался первый солнечный луч.

А Виктор долго ещё не мог сообразить спросоня, возвращается ли он домой из далекого, тяжкого заключения — или поезд стремительно уносит его на юг, к могилам предков и новым смертельным опасностям…

Далеко не ранним июньским утром, в Санкт-Петербурге, на канале Грибоедова, возле сверкающего зеркалами парадного входа в ресторан «Ройял» сидел замызганный, изъеденный язвами нищий и промышлял подаянием.

На груди у него висела табличка. Кривые, нанесенные толстым фломастером строки на ней взывали к милосердию, молили прохожих не забывать о душе и о принципах гуманизма — а в конце можно было прочитать вполне конкретное указание о том, как именно это следует сделать: «Подайте рабу Божьему на пропитание два-три доллара, либо эквивалент иностранной валюты в рублях».

Возле ресторана нищий появился не так уж давно — и сразу вписался в окружающую реальность, притерся, присиделся и даже стал чем-то вроде обязательного элемента шикарного фасада. Даже администрация «Ройяла» ни разу не попыталась вышвырнуть его взашей, чтобы не портил вид и не мозолил глаза респектабельной публике и, особенно, завсегдатаям, посещающим ресторан так же часто и регулярно, как собственный офис.

В общем, никто нищего не замечал, и что самое удивительное впоследствии не мог припомнить. Уж на что швейцары и так называемые «секьюрити» отличаются бдительной зоркостью, но и те разводили руками: дескать, пес его знает, был или не был, откуда взялся, куда пропал неизвестно! Не припоминаем, простите великодушно. С памятью, мол, дребедень какая-то происходит последнее время…

Однако, лукавили швейцары с охранниками. Уж кто-кто, а они побирушку этого приметили сразу. И на «пучеглазый» автомобиль «мерседес» со спецсвязью и непростыми для понимающего человека номерами, который время от времени забирал нищего по окончании рабочего дня прямо от ресторана, тоже внимание обратили. А потому посчитали за лучшее память свою профессиональную посторонним не демонстрировать, и особого рвения перед начальством не проявлять.

Тем более, что и вышестоящее руководство, и даже хозяева «Ройяла» этого безобразия перед входом тоже почему-то в упор не видели. Раз только, ещё в самом начале, генеральный директор оплошал — бросил, проходя к себе, какую-то мелочь в позорную шапку. И тут же был, вместо естественной благодарности, послан далеко и надолго.

Именно после этого инцидента ресторанная прислуга, посовещавшись, постановила: мы люди маленькие, ничего не видим, ничего не слышим. А то ведь кто его знает, убогого? Ну, как по-настоящему рассердится, да направит куда-нибудь? Пойди, вернись потом…

Итак, в это, как уже было сказано, далеко не раннее июньское утро, нищий вновь притащился ко входу и комфортабельно расположился на привычном рабочем месте. Бормоча под нос то ли молитвы, то ли проклятия, он искоса наблюдал за немногочисленными посетителями ресторана сквозь небольшое, украшенное мозаикой окно.

В центре обеденного зала расположилась пара — тучный мужчина средних лет угощал юную спутницу деликатесами. Девушка много курила, время от времени застенчиво поднимала бокал с довольно дорогим вином и внимательно наблюдала за тем, как мужчина поглощает жареного с черносливом гуся.

Еще двое господ за угловым столиком баловались арманьяком и на правах завсегдатаев разыгрывали очередную партию в шахматы. Один из них, сидевший спиной к входным дверям, переставил резную фигурку и как бы невзначай полюбопытствовал:

— Кстати, Валерий Николаевич, ты когда в последний раз Курьева видел?

— Не припоминаю.

— Вот и я о том же. На глаза не появляется, по телефону не отвечает…

— И «волчат» его не видать, — кивнул Валерий Николаевич.

— Ну, здесь-то все понятно. Нет Курьева — нет и его бригады.

— Конспирация… мать её в душу! Стареем мы с тобой, что ли, Булыжник? Люди из-под контроля выходить начали.

— Плевать, — скривился Булыжник, делая ход. — Не люди-то и были! Так, пакость одна.