Дик Фрэнсис - Высокие ставки

Кеннет отодвинул засов на одной из уныло-коричневых дверей и распахнул обе половинки.

— Реккер, — сказал он.

Мы вошли в денник. Реккер шарахнулся в глубину денника, пол которого был кое-как присыпан торфом. Реккер был длинноногий гнедой годовичок, довольно нервный и пугливый. Кеннет даже не попытался его успокоить — встал как вкопанный и уставился на жеребчика оценивающим взглядом. Джоди, при всех своих недостатках, с молодыми лошадьми обращался очень хорошо, никогда не упускал случая приласкать их, дружески с ними разговаривал. А может, зря я отправил Реккера именно сюда?

— Ему нужен добрый, мягкий конюх, — сказал я. Кеннет бросил на меня презрительный взгляд.

— Нечего с ними нянькаться. Неженки никогда не выигрывают.

Конец беседы.

Мы снова вышли под дождь. Кеннет с грохотом задвинул засов. Пройдя четыре денника, он снова остановился.

— Гермес.

Снова молчание и оценивающий взгляд. У Гермеса за плечами было два сезона скачек, и он уже приучился не бояться людей. Поэтому он только покосился на нас. С виду — совсем обычный конь. Но он выиграл несколько скачек, как настоящий чемпион... и проигрывал всякий раз, как я ставил на него крупную сумму. К концу последнего сезона гладких скачек он дважды пришел к финишу в самом хвосте. Джоди сказал, что Гермес перетрудился и ему нужно отдохнуть.

— Что вы о нем думаете? — спросил я.

— Ест хорошо, — ответил Кеннет.

Я ждал продолжения, но его не последовало. После короткой паузы мы снова вымелись под дождь. В деннике моего третьего жеребчика, Бабблгласса, вся угнетающая процедура более или менее повторилась.

На Бабблгласса я возлагал большие надежды. Это был задержавшийся в развитии двухлеток. До сих пор он только один раз участвовал в скачках и ничем особенным себя не проявил. Но года в три он обещал сделаться чем-то примечательным. С тех пор как я видел его в последний раз, он подрос и пополнел. Когда я сказал об этом, Кеннет ответил, что этого следовало ожидать.

Мы вернулись в кабинет. Кеннет предложил нам кофе и явно испытал облегчение, когда я сказал, что мы лучше поедем.

— Что за унылое место! — сказала Элли в машине.

— Видимо, все нарочно устроено так, чтобы владельцам не хотелось появляться здесь чересчур часто.

— Ты что, серьезно? — удивилась Элли.

— Некоторые тренеры полагают, что владельцы должны оплачивать счета и помалкивать в тряпочку.

— Но ведь это глупо!

Я вопросительно посмотрел на нее.

— Если бы я тратила такие деньжищи, — решительно сказала Элли, — я бы ожидала более теплого приема.

— Это национальная традиция — кусать руку, которая тебя кормит.

— Все вы психи.

— Как насчет закусить?

Мы зашли в паб, где кормили совсем неплохо для понедельника, а после ленча не спеша покатили обратно в Лондон. Элли не стала возражать, когда я остановился у двери своего дома, и без опаски последовала за мной.

Я занимал два нижних этажа высокого узкого дома на Принс-Альберт-роуд напротив Риджентс-парк. В первом этаже помещались гараж, прихожая и мастерская. А наверху — спальня, ванная, кухня и гостиная. В гостиной был еще балкон размером с половину самой гостиной. Я включил свет и повел Элли наверх.

— Типичная холостяцкая квартирка, — сказала Элли, оглядываясь вокруг. — Ни единой безделушки!

Она пересекла комнату и выглянула через раздвижную балконную дверь на улицу.

— А тебя не раздражает этот уличный шум?

— Мне нравится, — ответил я. — Летом я практически живу на балконе. Вдыхаю полной грудью выхлопные газы и жду, когда развеются тучи.

Она рассмеялась, расстегнула плащ и сняла его. Красное платье выглядело таким же безукоризненно свежим, как и за ленчем. Элли была единственным ярким пятном в этой кремово-коричневой комнате и, похоже, сознавала это.

— Что-нибудь выпить? — предложил я.

— Да рановато еще...

Она еще раз огляделась, как бы ожидая увидеть что-то кроме диванов и кресел.

— А игрушки ты здесь не держишь?

— Игрушки в мастерской, — сказал я. — Внизу.

— А можно посмотреть?

— Пожалуйста.

Мы снова спустились в прихожую и направились в глубь дома. Я отворил обычную деревянную дверь. За ней ковер сменялся бетоном, белый воротничок — рабочим комбинезоном, шампанское — перекурами (впрочем, я не курю). Здесь, в темноте, ждал меня знакомый запах машинного масла. Я включил яркие лампы и отступил, давая Элли пройти.

— Да это же фабрика! — она, похоже, была ошеломлена.

— А ты что думала?