Екатерина Лесина - Плеть темной богини

Не сойдет, уже не сойдет. Хватит с Магды и собак, и людей, хватит побегов и бессмысленных целей. Хватит попыток объять необъятное и объяснить необъяснимое.

– Вот именно, – заметил Звездочет, улыбаясь. – Так оно лучше. И если уж во что верить, то в счастливую звезду.

Это он, конечно, преувеличивает, но…

– Но лучше скажи, раз такой умный, – не слишком-то вежливо встрял Баньшин. – Что нам с этой штукой делать?

– Отдать, – сказал Дашкин братец, не решаясь, впрочем, коснуться Плети. – Отдать тому, кто хочет получить. Он ведь спрашивал у тебя о Плети?

Магда кивнула.

– По-моему, ты заигрался, – пробормотала Юленька, не сводя глаз с Плети. – Это уже слишком.

– Нет, не слишком. Магда, пожалуйста, позвони ему, скажи… скажи, что ты готова отдать Плеть, но взамен потребуй, чтобы тебя оставили в покое. Скажи, что осознала свои ошибки, и желаешь примириться с сестрой, и надеешься после примирения уехать из страны. А для этого нужен развод. Причину всего этого… ну скажи, что эта штука прочистила мозги, – Илья безо всякого уважения поднял Плеть и постучал ею по столу. – И встречаться с Юлькой будешь не абы где, а у подъезда, потому что именно в квартире лежат доказательства вашего родства.

– Это опасно. Вы понимаете, насколько опасно? – Звездочет стал позади Магды и положил руки на плечи. – Даже не для нее, но для Юли.

И в этот миг все стало на свои места. Юля-Юленька-приманка, вкусная вафелька в белой глазури, в облаке кокосовой стружки и разноцветного конфетти. Приманка, перед которой невозможно устоять… А что, она же рядом, руку только протяни.

А Юленька все правильно поняла, побледнела, губу закусила и, спрятав руку за спину, точно опасаясь, что ее силой заставят участвовать в этом спектакле, сказала:

– Я согласна.

– Я не согласен! – Баньшин даже по столу кулаком ударил. – Вы что, сдурели все? Он ее пристрелит, а мне отвечать? Вы… это бред! Беспредел! Это… у меня слов нету, что это такое.

Выход, кажется, единственная возможность доказать что-либо. Освободиться раз и навсегда. Ко всему стрелять-то будут не в нее, не в Магду, а в сахарно-сладко-фарфоровую куколку Юлю. Куклы не жалко.

Или все-таки… нет, не жалко. Почти не жалко. Даже, кажется, выгодно.

– И на когда назначить встречу? – какой сухой, стервозный голос. Долго пришлось тренироваться, добиваясь нужных интонаций. – Когда будешь готова?

– А сегодня давай. В полночь. Ты, главное, с супругом своим говори так, как прежде. Он же хитрый, только почует – и сразу сбежит.

Ну уж нет, этого Магда точно не позволит.

Ночь подбиралась медленно, наступая с запада лиловыми сумерками и протяжными гудками поездов, что доносились откуда-то издали. Как-то сразу и вдруг зазвенело комарье, невесть откуда взявшееся в квартире. Зашуршали, заскрипели часы, с которыми возился Баньшин, не переставая ворчать под нос о сомнительности затеи.

И вправду сомнительно. И опасно. И Дашка, забившаяся в угол комнаты, грызет мизинец, из последних сил сдерживая слезы и злость. Но не сорвется, в этом Илья был уверен. Как и в том, что Магда сумеет исполнить отведенную ей роль.

– Я должна пойти! Я! – Юленька не выдержала, вскочила. – Он… он увидит, что это не я!

– Он тебя не знает. – Ну вот, все-таки придется уговаривать или, хуже всего, приказывать. А еще хуже – угрожать. Угроз она не простит, и Илье очень не хотелось угрожать Юленьке.

– Знает! Если следил за Магдой, то должен был видеть и меня…

– Будет темно…

– И что? Думаешь, платья достаточно, чтобы сойти за меня? Платье и парик? Ловушка для идиота, а ты сам сказал, что он – далеко не идиот!

И Дашка вскочила.

– Она права, Илья! – выпяченный Дашкин палец уперся в грудь. – Права, и ты это понимаешь.

– А по-моему, мы все тут круто ошибаемся. Очень круто. И самым разумным было бы не заниматься самодеятельностью, а позвонить куда следует, – пробурчал Баньшин, впрочем, не слишком-то уверенно. – И если уж на то пошло, то мой долг – остановить это безумие.

И снова все замолчали, вернулись к занятиям прерванным, помогавшим скоротать ожидание.

А вечер наплывал. Сумерки сгущались, к лиловому добавился и темно-синий, на самой границе неба, и яркий, ослепительный желтый узкой полосой, в которой тонул солнечный шар. Что-то было не так… что-то было неправильно в этой логичной, в общем-то, цепочке размышлений. Чего-то недоставало.

И Илья, сев у приоткрытого балкона, принялся наново перечислять то, что было известно.

Во-первых, Леха, хитрец, подлец и лжец. Умелый лжец, сумевший создать иллюзию собственного падения, сыгравший ничтожество и отпугнувший этой ничтожностью, как скунс отпугивает вонью. Да, к нему брезговали приближаться, ему отказывали в праве на разум, ему подыгрывали, недооценивая.