Донна Леон - Мера отчаяния

Брунетти вынужден был признать: тут не поспоришь. Но ведь чем занимается туристическое агентство? Продает туристам билеты и бронирует для них гостиницы, и здесь оно не нарушает ни одного закона. А уж как там будут проводить время туристы — их личное дело. В памяти Брунетти вдруг всплыл университетский курс формальной логики и его юношеский восторг от математической простоты и ясности того, что ему преподавали. Все люди смертны. Джованни — человек. Следовательно, Джованни смертен. Он вспомнил: существуют правила, позволяющие проверить истинность силлогизма. Что-то насчет двух ранее установленных суждений: посылок и умозаключения — вывода; им полагалось стоять на определенных местах, и отрицаний должно было быть не слишком много.

Он не помнил подробностей, они стерлись из его памяти вместе с огромным количеством фактов, статистических данных и основополагающих принципов за годы, прошедшие с тех пор, как он сдал экзамены и получил степень по юриспруденции. Однако даже сейчас он вспоминал возникшее во время учебы потрясающее чувство уверенности в том, что для проверки истинности умозаключений существуют определенные законы, способные доказать их справедливость, подтвердить правильность.

Последующие годы развеяли эту уверенность. Казалось, истина переметнулась на сторону тех, кто кричит громче всех и нанимает лучших адвокатов. Ни один силлогизм не мог устоять перед аргументом пистолета или ножа или перед прочими подобными доводами, которыми была полна его профессиональная деятельность.

Он отогнал от себя эти размышления и, вновь переключившись на Вьянелло, услышал лишь обрывок фразы.

— …адвоката?

— Что? — переспросил Брунетти. — Простите, я задумался.

— Я говорю, будете ли вы нанимать адвоката?

Брунетти отгонял от себя эту мысль с того самого момента, как вышел из кабинета Патты. Он не хотел отвечать за поступки жены перед людьми, собравшимися в кабинете вице-квесторе, и точно так же теперь не позволял себе разрабатывать какой-либо план действий в отношении юридических последствий поведения Паолы. Он был знаком с большинством уголовных адвокатов в городе и со многими поддерживал хорошие отношения, однако отношения эти никогда не выходили за рамки профессионального общения. Он поймал себя на том, что перебирает в голове их имена, пытаясь вспомнить фамилию того, который успешно защищал обвиняемого в убийстве два года назад. Нет, не станет он сейчас об этом размышлять!

— Думаю, моей жене придется самой о себе позаботиться.

Вьянелло кивнул, встал и, не проронив больше ни слова, покинул кабинет.

Когда он ушел, Брунетти поднялся и зашагал от шкафа к окну и обратно. Синьорина Элеттра проверяла банковские счета Митри и его адвоката, которые всего лишь заявили о преступлении и предложили уладить дело так, чтобы человек, едва ли не хваставшийся тем, что его совершил, имел меньше неприятностей. Они не поленились прийти в квестуру и пытались добиться компромисса, тем самым спасая виновную от законных последствий ее поступка. А он, Брунетти, позволяет своим коллегам копаться в их финансах, то есть совершать операцию, пожалуй, столь же незаконную, как и само преступление, жертвой которого стал один из них.

У него по-прежнему не возникало сомнений: то, что сделала Паола, — незаконно. Он вдруг остановился, осознав: ведь она никогда и не отрицала, что это незаконно. Ей просто было все равно. Он всю жизнь защищал закон, а она могла вот так запросто наплевать на него, словно закон — не более чем дурацкая условность, неспособная ее остановить! И всего лишь потому, что она с ней не согласна. Брунетти почувствовал, как сердце забилось от негодования, почти от злости, которую он вот уже несколько дней вынашивал в себе. Паола действовала, повинуясь порыву, следуя каким-то своим собственным представлениям о том, что правильно, а что нет, а ему оставалось только стоять сложив руки, раскрыв рот и восхищаться благородством ее поступков, в то время как рушилась его карьера.

Брунетти поймал себя на том, что поддается унынию, начинает переживать о том, как произошедшее скажется на его положении среди руководства квестуры, на его самоуважении, и одернул себя. Ему ничего не оставалось, как удовольствоваться тем же ответом, какой он дал Митри: он не может отвечать за поведение жены.

Однако подобное объяснение не успокоило его гнева. Он снова зашагал по комнате, а когда это не принесло ожидаемого результата, спустился в кабинет синьорины Элеттры.