Александр Граков - Город пропащих

- Из милиции? - равнодушно спросила она, слегка кивнув в знак приветствия. Удлиненные голубые ее глаза смотрели поверх Федора.

- Из зоны, - брякнул Артюхов и заметил, как вспыхнули щеки хозяина: они ведь договорились, что об этом своем прошлом Федор будет молчать. Но ему так захотелось ввернуть какое-нибудь коленце, разбить ее ледяную невозмутимость.

- Он - шутник... - кисло вставил Артур Нерсесович. - Не профессионал, к сожалению, но сейчас других нет... Потом я заменю его. Но он будет стараться, Лена, хотя тебе трудно угодить... - мямлил Аджиев, зверски косясь на Федора.

Она рассмеялась:

- Может, он угодит мне своим чувством юмора? Такого у меня еще не было. Очень трудно, Артик, постоянно видеть рядом с собой бревно, да-а?

Это ее протяжное "да", видимо, что-то значило для Аджиева. Он размяк, повеселел и отпустил Федора до вечера воскресенья.

Ранний вечер субботы стоял на дворе. Федор в модном прикиде, свежевыбритый, отдохнувший, с полным карманом бабок катил на электричке на встречу с неизвестной пока Единственной. Письмо от нее, выданное в редакции "Мистера Икс", лежало во внутреннем кармане легкого светлого пиджака.

Федор уже наизусть знал это письмо, напечатанное на машинке, но с припиской от руки: "Надеюсь, жду. Света". Но он все-таки достал его и принялся читать, наверное, уже в тысячный раз:

"Я - обыкновенная девушка. Но это совсем не значит, что я недостойна необыкновенной любви. Я и пишу в надежде, что ты, переживший немало страданий, горечь предательства, найдешь во мне верного друга. Наша ценность в том, что мы есть сами по себе, без всяких этих украшений в виде модного прикида, тачки и прочего. Надо открыть друг в друге что-то уникальное, неповторимое и дорожить этим. Человек рожден для любви, я верю в это. Не считай меня восторженной дурочкой. Пусть я несовершенная, не разбитная деваха, но, может, ты оценишь во мне глубину моих чувств?

Если бы каждый человек чаще задавал себе вопрос, как выглядит и чувствует себя его внутреннее "я", ему бы захотелось стать лучше, совершеннее. И не случайно мы хотим любить и быть любимыми. Это значит - мы хотим стать лучше. В любви человек растет, а без нее сохнет, сжимается, как растение без света и влаги.

Ты спросишь: а долговечна ли любовь? Может быть, любовь заключается только в сексуальной привязанности, а когда он и она надоедают друг другу в качестве партнеров, то кончается и любовь?

Я не хочу "партнера", я мечтаю о человеке, понимаешь? О человеке, с которым можно было бы пройти рука об руку всю жизнь и в горе, и в радости.

Мне не хотелось бы сейчас рисовать ситуацию, когда окажусь вдруг рядом с мужчиной. Пусть это останется моей тайной. Секс - это прекрасно, но все должно происходить само собой. Без того, чтобы что-то планировать или предсказывать. Сама обстановка, тепло дружеского контакта помогут фантазиям, даже самым смелым, воплотиться.

Мне кажется, что настоящее наслаждение можно получить лишь в том случае, если тебя целует любимый... Когда только к тебе обращены его слова, для тебя звучат признания. И никогда и никто не услышит их, кроме тебя.

Возвращайся из своего заточения. И давай попробуем начать новую жизнь вместе. Твоя будущая подруга".

Этот текст - смесь наивных фантазий и некоторого женского опыта пробуждал в нем ожидание захватывающего приключения.

Если она действительно не так страшна, как писала о себе, если не врала, значит, ему сказочно повезло, размышлял Федор. Не придется мыкаться в поисках подруги, во всяком случае сейчас, на первых порах, пока он не обустроен в Москве, да и занятия его еще толком не определились. Ночной визит, подобный тому, что случился в доме Нерсесова в первые сутки его пребывания там, больше не повторялся. А Федор мечтал о близости с женщиной, и даже жуткие события в охотничьем домике, гибель его "бригады" не отбили у него этого естественного желания.

Когда он уже уезжал из нерсесовского дворца (хозяин приказал подбросить его до Москвы), один из охранников на ходу бросил ему: "А Степан-то жив остался". Но и это обстоятельство: что все уже все знают о нем - не могло поколебать его победный настрой. Он знал, что весь этот бывший "ментовник", которым окружил себя Аджиев, и так будет ненавидеть его. Он - чужой среди них и останется таковым, потому что они - псы, а он - волк.

"Ничего, Артик все утрясет", - произнес он про себя тоном прекрасной Елены успокаивающую фразу и тут же забыл о Степане. Тем хуже для него, значит, вторично он, Федор Стреляный, не промахнется.