Елена Михалкова - Нет кузнечика в траве

Старик зашелестел купюрами.

— Вчера заглядывал твой папаша, — проскрипел он будто между делом.

И полоснул меня острым взглядом.

— Это ты отправила его ко мне, моя радость?

Я покачала головой.

— Так и думал. Сказал ему, что я имею дело только напрямую с мастерами. Не могу сказать, что он обрадовался.

Я представила, как мой широкоплечий отец перегибается через прилавок и нависает над взъерошенным кривоногим Персакисом.

— Андреас кричал, что ты больна и не сможешь явиться ближайшие четыре недели. Ну, так я сказал, что подожду сколько надо. Пусть даже придется потом вычесть с тебя ущерб за простой — ведь мы договаривались, что ты будешь поставлять мне товар каждый месяц!

Старик подмигнул. Ах, хитрец! Ни о каком простое и речи быть не могло. У нас с ним вообще нет договора. Я привожу картины, он платит мне — вот и все наши сложные юридические отношения.

— Сначала он накричал на меня, потом сменил тон и стал заискивать. Не люблю такого! Уж начал орать, так ори до конца! Будь последователен! — Персакис воинственно стукнул кулаком по столу. — Он потратил сорок минут моего времени, пытаясь убедить меня, что мне понравится вести с ним дела. Но я был стоек, как римский легионер. Так что не бойся, твой отец больше здесь не появится. За мою доброту, — закончил старик, — ты получишь сегодня на десять процентов меньше, чем обычно!

Я улыбнулась. Вот пройдоха!

— Она смеется там, где остальные стали бы меня проклинать! — Персакис развел руками. — Что ты с ней сделаешь! На, возьми, бессовестная девчонка!

Он выплатил мне все, что полагалось, и сверху положил монету.

— Это тебе на мороженое. Ты любишь мороженое, дитя мое?

Я покачала головой.

— Почему-то я так и предполагал, — со вздохом сказал старик.

Серебристый кругляш я сунула в карман платья. Он легкий, но я его чувствую. Это не деньги, это подарок, а подарки не разменивают ни на мороженое, ни на сладости.

Русма, 1992

Птенца голубя нашел Синекольский.

Оля сказала, что это ни больше ни меньше как перст судьбы.

Дело в том, что до этого Димка утверждал, будто голуби не высиживают птенцов.

— Вот скажи, ты хоть раз их видела? — настырно допрашивал он.

Они сидели на краю Ямы, на огромном древнем буфете, чей громоздкий деревянный корпус выдавался над волнами мусора точно нос корабля. Кто мог дотащить этого исполина до оврага? Когда Оля с Димкой впервые наткнулись на него, ей пришло в голову, что подобные вещи не приносят в дом — это дом нарастает вокруг них. В порыве восторга и откровенности она даже привела отца посмотреть на это чудовищное ископаемое. Тот походил вокруг, примеряясь снять резные дверцы, но в конце концов махнул рукой: «Влезешь на эту дуру, а она грохнется». Оля умолчала, что они с Димкой постоянно устраиваются сверху.

— …видела или нет?

— Не видела. Ну и что!

— Вот! Подумай сама: голуби тысячу лет живут рядом с человеком. Куда ни плюнь, попадешь в голубя. Их птенцы должны быть везде! А нету.

— Чушь собачья, — лениво говорит Оля.

Ветер пахнет весной и помойкой. Кажется, можно сидеть здесь целую вечность и слушать Димкину болтовню.

— Воробьиных птенцов каждый ловил, — не успокаивается Синекольский. — Сорочьих — пруд пруди. Даже дятлов мелких я выуживал из дупла! — Оля вопросительно смотрит на него, и Димка машет рукой: — Не суть. Дело в птенцах голубя. Их нет.

Беда в том, что никогда не поймешь, где Димка спорит всерьез, а где гонит пургу с невозмутимой физиономией.

— Как же тогда они появляются?

— Загадка, — соглашается Димка. — Возможно, даже заговор.

— Ага. Голубиный.

— Может, сразу вылупляются взрослыми? — Синекольский сосредоточенно грызет ноготь и не отзывается на ее шуточки. — А что, идея. Это бы все объясняло.

А потом они подошли к дому, и под скамейкой Димка углядел птенца.

Они даже не сразу поняли, что это птичий ребенок. Какая-то багровая котлета, обросшая седой травой. Из котлеты торчал длинный пеликаний клюв, над клювом помещались два огромных глаза, прикрытые морщинистой пленкой, а за ними — отверстия поменьше, точно дырочки, выгрызенные в яблоке червяком с манией симметрии.

В его уродстве крылось нечто завораживающее. Оля с Димкой молча рассматривали ужасную тварь. Казалось, природе пришлось вложить немало труда, чтобы создать такого монстра.

— Это что? — с благоговейным ужасом спросил Синекольский.

И тут Оля поняла. Она захохотала так, что Димка чуть не выронил птенца.