Елена Михалкова - Нет кузнечика в траве

Мина задумалась. Это было что-то новое: раньше она охотно последовала бы за отцом, даже вздумай он утопить младшую дочь в нечистотах.

— Очень злая, — нетерпеливо продолжал Андреас. Ему почудилось протестующее движение у двери, но меньше всего его мысли сейчас занимала бессловесная жена. — Но мы будем к ней добры. Просто заберем у нее монеты. Все-все! Отдадим их Мине. Пусть Мина купит себе сладкое.

— А ты не отберешь мою денежку?

— Ни за что!

— И не будешь бить Катерину?

Андреас усмехнулся. Как же просто оказалось купить расположение дурочки: один евро — вот цена ее симпатии.

— За что ее бить? Разве она в чем-нибудь виновата?

— Нет…

Он обнял Мину и на секунду прижался губами к ее мягким влажным коровьим губам.

— Ты моя умница. А теперь расскажи мне все. Когда Катерина дала тебе деньги?

На обратном пути Илюшин свернул налево от отеля и пошел вдоль обрыва, уходя от гостиницы все дальше и дальше, пока не добрался до пустынной площадки, откуда даже не видно было бухты с туристами. Выжженная солнцем трава шуршала под ногами, как нарезанная бумага. Он сел и стал смотреть на море.

Надо было собраться с силами и рассказать Гаврилову о своих выводах. Но кроме этого, Илюшин чувствовал, что ему требуется переварить рассказ Синекольского.

Он думал о двоих детях, от отчаяния задумавших убийство. О Русме, в которой он никогда не был. О человеке по имени Николай Белкин, убившем слабоумную Маню и неизвестную ему Аделаиду, и о десятках людей, живших вокруг и не вступившихся за женщину и ее дочь.

Потом он подумал про Бабкина и вытащил из кармана сотовый.

— Есть новости? — спросила телефонная трубка, не поздоровавшись.

— Есть, — сказал Илюшин. Он вдруг почувствовал такое облегчение, словно тонул и нащупал спасательный круг. Это был голос из другой жизни, где не били своих женщин и не калечили детей, где вещи были просты и понятны, а если и непонятны, значит, нужно было всего лишь сесть и спокойно в них разобраться. Он временами завидовал этой ясной простоте. А сейчас особенно остро ощутил, до какой степени ему не хватает не только Бабкина, но и его жены — не по отдельности, а обоих вместе, чтобы можно было сидеть у них на кухне, слушать, как они спорят, кому варить кофе, и быть включенным в их болтовню, в их счастье, в их смыслы, которые они сами создавали для себя, а не питались чужими.

На миг он испугался того, как глубоко эти двое проросли в его жизни. Потом вспомнил несчастного Синекольского и сказал себе, что есть вещи и пострашнее.

Бабкин что-то неразборчиво, но осуждающе пыхтел.

— Что?

— Долго, говорю, я буду слушать этот нудный прибой? Он мне еще в Греции осточертел.

— В Русме, надо думать, тебе больше нравится?

Бабкин помолчал, затем хмыкнул:

— Как ни странно, да. Ну, знаешь, лето же… Везде хорошо.

— Марию Шаргунову убил Николай Белкин, — сказал Илюшин.

— Откуда ты знаешь?!

— Синекольский раскололся. Белкин, похоже, был психопат.

— Это я уже понял, — сказал Сергей. — Мне тут порассказали про него…

— И они вдвоем его убили.

В трубке повисла тишина.

— Алло! — сказал Макар. — Ты там?

— Кто вдвоем?

— Гаврилова и Синекольский.

— Они же были совсем мелкие, — недоверчиво проговорил Сергей.

За это недоверие Илюшин готов был обнять его, если бы только подобные проявления чувств не были ему чужды. Десять лет проработать оперативником — и сомневаться в существовании детей, убивших отца одного из них. Да благословит Бог чистых сердцем, сказал он себе с насмешливостью, в которой была изрядная доля зависти.

— Мелкие, да. Хитрые. Умные. Заманили его на ферму Бурцева и сбросили в воду. — Макар опустил подробности.

— Да-а-а… Жаль, Ляхову рассказать нельзя.

— Какому Ляхову?

— Да есть тут один… непросыхающий старикан. Одно время работал сторожем у Бурцева, а потом, когда все предприятие накрылось, решил использовать эти руины с пользой. Пытался там раков разводить. Считает, что Николая прикончил он.

— С чего бы? — удивился Макар.

Бабкин усмехнулся, вспомнив вчерашнюю беседу. Старый пьяница был и смешон, и жалок. Чтобы успокоить беднягу, ему пришлось сбегать к соседке и сторговать у тощей и плосколицей как индеец карги чекушку, за которую оборотистая бабка, мигом поняв всю безвыходность его положения, содрала с него стоимость неплохой бутылки коньяка.

— Задним умом думаю, что развели меня как ребенка, — усмехнулся Сергей. — Спектакль разыграли, красавцы. Хотя, может, и нет. Я вчера выслушал занятную теорию о том, что Белкин распространял вокруг себя яд. Те, кто послабее, от одного его присутствия портились или малость сдвигались по фазе, как Ляхов.