Елена Михалкова - Нет кузнечика в траве

— Зачем вытаскивать?

— Чтоб следов преступления не оставалось. Белка меня не удержала, я прямо в эту воду ухнул. А она ледяная, как… как… — Он пошевелил пальцами, подыскивая слово, — как лед. Жидкий черный лед. И ты в этом льду барахтаешься. А в двух метрах — Белкин. Я думал, прямо там сдохну, сердце разорвется. Мы же его убивали, почти убили! И тут — я. У меня потом пять лет подряд ночи спокойной не было, чтобы мне не приснилось, как он ко мне подплывает и смеется. Я ни к озеру близко не подходил, ни к самой дохлой речке. Днем на унитаз боялся сесть, потому что там вода. Можешь себе представить? Однажды, когда уже в Москве жил, снял в баре телку одну… под кайфом был, конечно… Привез ее к себе… В такси-то темно, не разберешь, а на хате свет включил, а она на меня пялится глазами синющими, как, блин, сраные васильки… У меня на этом весь стояк закончился. Не просто упал, а как будто гирю к нему привязали. На полгода она меня импотентом сделала, эта синеглазая куколка.

— А Ольга?

— Что — Ольга… Уехала через месяц после похорон, и с концами. Бросила меня одного разгребаться со всем этим дерьмом…

— Как ты выбрался оттуда?

— Уехал, когда окончил восьмой класс. Сказал матери, что либо пусть забирает меня, либо я вскроюсь, без вариантов. Она не особо обрадовалась, но пристроила меня к дальней тетке в Реутове. А дальше уж я сам…

— Да нет, из бассейна.

— А! Из бассейна было малость попроще. — Синекольский глубоко затянулся. — Белка меня вытащила. Не растерялась, умница. Сунула мне второй огрызок доски, чуть по башке не саданула… Я в него вцепился как зверь, разве что зубами не вгрызся. Пока ее папаша сообразил, что происходит, она меня уже подтянула наверх, а там мы как-то совместными усилиями… Я тебе рассказываю сейчас и думаю, что все это заняло минуту, а то и меньше. Пятьдесят долбаных секунд. Всего пятьдесят секунд ужаса — это ж не так много, верно?

Он уставился на Макара.

Сигарета дотлела и обожгла ему пальцы. Синекольский с ругательством выронил ее и затряс рукой.

— А что потом? — спросил Илюшин.

— Белкин сначала орал, умолял ее, потом замолчал. Стал плавать туда-сюда, наверное, хотел согреться. А мы ушли. Белка, конечно, была девка с железными яйцами, но смотреть, как твой собственный отец умирает… Мне-то пофиг, я его просто ненавидел за Аделаиду. И потом, я вымок весь, замерз, мне нужно было переодеться.

— И вы не возвращались?

— Зачем? — вопросом на вопрос ответил Синекольский. — Если бы кто-нибудь нас там заметил, потом вспомнил бы… начались бы вопросы… Нет. Просто ждали, когда его найдут. Через неделю Женька Грицевец сунулся туда со своими приятелями, хотел курнуть травки в тишине… Ну и получил тишину. — Он ощерился. — Мертвую!

Илюшин хотел еще что-то спросить, но вместо этого сказал совсем другое:

— Хороший ты был ей друг.

Синекольский захлопнул дверцу переноски.

— А толку? Все равно все умерли.

— Ты-то вроде живой.

Дмитрий поднялся и впервые за все время разговора посмотрел прямо в глаза Илюшину.

— Не, — сказал он. — Это тебе кажется. Я давно подох.

Доехав до перекрестка, Андреас Димитракис спохватился, что забыл права. Можно было бы и не возвращаться, понадеяться на удачу, но в последние дни ему было неспокойно.

Зайдя в комнату, он увидел старшую дочь: Мина сидела за столом, поджав ноги, и крутила перед собой круглый розовый леденец на палочке.

— Где взяла? — резко спросил Андреас.

В дверях кухни выросла жена. Роза все больше становилась похожа на тень, такая же плоская, темная, безмолвная.

— Говори!

Мина пыталась спрятать чупа-чупс в ладони. Андреас разъярился: девку кто-то угостил, и это наверняка не просто так.

— Тебя лапали? Руки тебе совали под юбку? Шлюха! Рассказывай!

Мина уклонилась от пощечины и вскочила. Щеки вспыхнули от возмущения.

— Я сама купила!

— Врешь!

— Нет! Сама! Денежка была!

— Ты украла у меня деньги?

— Ни у кого не крала!

— Врежу тебе сейчас, — пригрозил Андреас. — Ох, как я тебе врежу…

— Катерина дала, — нехотя созналась Мина.

— Катерина?

Он насторожился. Что младшая дочь крысятничает, припрятывает кое-что, Андреасу было известно. Но прежде она никогда не расщедривалась…

Все подозрения последних дней ожили в нем.

— За что она дала тебе денег?

— Просто так! Мина — красивая!

— Очень красивая, — согласился Андреас. — Но Катерина злая. Мы накажем ее за то, что она плохая. Правда?