Игорь Христофоров: Страх

- Ну что, третьи сутки пошли? Давай-ка проверим. Сними с него повязку...

Спичечные пальчики медсестры пощекотали затылок Тулаева, с век исчезла повязка, и им сразу стало холодно.

- Та-ак... А теперь медленно откройте, - табачными волнами накатил по лицу доктор.

От запаха закружилась голова, и он распахнул глаза, чтобы побыстрее избавиться от мутнинки. Распахнул - и чуть не вскрикнул: вместо черноты в них стоял белесый туман, а внутри тумана обволакиваемые им качались белые, синие, зеленые пятна. Но не яркие, не сочные краски, а похожие на разбавленную акварель.

- Что вы сейчас видите? - настороженно спросил доктор.

При этих словах табачный дух от него почему-то не дошел до ноздрей Тулаева.

- Что?.. Что?.. - он повернул голову вправо, на вплывшее в туман самое яркое, оранжевое пятно, и радостно прокричал: - Вот!.. Вижу солнце!..

- Где солнце? - удивился доктор. - Девушка, кто вас сюда пустил?! Прием окончен!

- Я... я пришла с подводниками и... и... хотела поговорить

с товарищем после них, но мне сказали, что его вызвали к телефону, и я...

- Маша?! - зачарованно глядя на оранжевое, спросил он.

- Да, это я - Маша, - грустно ответила она.

- Я же сказал, прием окончен!

Табачное облако уплыло вправо, туда, где жило живительное солнечное пятно, но и без этого запахового перемещения

Тулаев заметил что-то длинное и белое, что наплыло на оранжевое.

- Покиньте палату!

- Доктор, я вас прошу, не выгоняйте ее, - попросил Тулаев. - Пусть останется. Вы же ненадолго?

- Нет. Не надолго, - все с той же неиспаряющейся с ее губ грустью произнесла она. - Минут на пять.

- Ну вот видите, доктор, всего пять минут!

- Ладно, оставайтесь. Закапаем уже после вашего свидания, товарищ майор, - закончил натужную фразу доктор и, закашлявшись, вышел из палаты.

Все те же тоненькие пальчики вернули на глаза повязку, процокали каблучки, и Тулаев почувствовал, что, хотя пришли к нему, но первым говорить должен он.

- Присаживайтесь, - руками обвел он комнату.

До этой минуты он точно помнил, где стоят стулья, но сейчас забыл, а что-то упорно мешало вспомнить.

- Давайте я вам помогу. - Она взялась своими пальчиками за его кисть, и он снова, как тогда, на берегу Тюленьей губы, ощутил, что они теплее его пальцев. - Вот здесь ваш стул.

- Спасибо, - послушно сел на него Тулаев и стула не почувствовал.

- Я... мне ска... сказали, что вы были последним, кто разговаривал с... папой...

Она упрямо не садилась, но и не отпускала его пальцев. Или это он не отпускал?

- Наверное, да, - после паузы ответил он, хотя хотел сказать: "У люка было несколько человек. Я говорил со всеми. И они говорили между собой. Может, и не я был последним, кто слышал слова боцмана".

- Что он сказал?

- Он?.. Что-то типа: "Я пойду в головной группе"...

Не говорить же, что боцман пробурчал: "Я свое отжил. Мне бояться нечего".

- А как он погиб?

- Он?.. Он погиб героем, - вспомнил Тулаев слова

Межинского о звании Героя России. - Он успел убить двух бандитов...

- А мне сказали, он только ранил одного, а он его...

- Нет-нет, он положил двоих, - отдал боцману своих убитых Тулаев. Если бы не он, могло бы случиться ужасное...

Он вдруг вспомнил, как Маша рассказывала о своих снах, о городе с высокими красивыми домами, и еле сдержал в себе слова: "Маша, выходите за меня замуж". Их нельзя было произносить сейчас. Он горько вздохнул об этом, а Маша, поняв его вздох по-своему, посочувствовала ему:

- У вас должно восстановиться зрение. Я разговаривала с врачом... С другим, не с этим. Он сказал, что это как если на сварку долго смотреть, то в глазах темнеет. А потом проходит...

- Спасибо, - еще крепче сжал он ее пальчики.

- У нас в базе со всех подводников и членов их семей

взяли подписку о неразглашении государственной тайны.

- Правда?

- А какой в этом толк? Если бы это вернуло папу...

На его кисть упала капля. Острая, как льдинка.

- Не плачьте, - вскинул он голову. - Не нужно.

- Вы очень хороший человек... Вы... Я...

Она высвободила свои пальцы и выбежала из палаты. Тулаев вскинул руки к затылку, чтобы сорвать повязку, вернуть в глаза туман и пройти сквозь этот зыбкий туман за нею, за оранжевым солнечным пятном, но тут на колени мешком откуда-то сверху шлепнулся Прошка. Кот вскинул лапки ему на грудь, понюхал подбородок и лизнул в щеку. Прямо как собака.

- Так ты все слышал, брат? - спросил его Тулаев.

Прошка со знанием дела промурчал.

- И ты мой выбор одобряешь?

Шершавым язычком, скользнувшим по щеке, Прошка выразил что-то свое, кошачье. Оно могло означать что угодно, но Тулаев воспринял его так, как ему хотелось в эту минуту.