Игорь Христофоров: Страх

- Президент дал указание представить тебя к Герою. Бумаги я уже отправил по инстанции.

- Понятно.

- Четверику я тоже послал. На орден Мужества.

- А кто это?

- Капитан. Он взял Зака.

Тулаев почувствовал себя смущенно. Он впервые услышал фамилию еще одного оперативника отдела "Т", а это напоминало ознакомление с секретом, который ему не положено знать. Дурацкое "Понятно" в ответ уже не годилось, а сказать что-нибудь в адрес Четверика он не мог, потому что это был бы, скорее всего, вопрос, а значит, стремление узнать еще больше секретов.

- Он тоже чуть не погиб, - первым после паузы подал голос все-таки Межинский. - Но зато террорист номер один у нас в руках.

- Значит, он в Москве был?

- Скорее, в Подмосковье. Но взяли его на Можайке. Он проехал мимо связной точки - горящего окна - на Кутузовке в сторону от центра.

- Окна? - удивился Тулаев.

- Да, окна. Ему этим окном сигнализировали, что Миус с дружками и двести миллионов долларов улетели на ТУ в сторону Латинской Америки...

- Они... улетели? - ошарашенно спросил Тулаев.

В самые трудные минуты на лодке, когда он крепил гранаты на уязвимые точки люка в центральный пост, и будущее выглядело совершенно неопределенным, он не мог себе даже представить, что Кремль пойдет на такие уступки террористам. Неужели после Буденновска и Кизляра мы научились только потакать бандитам? Неужели слабость стала главной чертой Государства Российского?

- Я обманул их, - с плохо скрываемой гордостью сказал Межинский.

- Посадили самолет на ближайшем аэродроме в России?

- Нет, я сделал инсценировку. Настоящие Миус, Наждак и Цыпленок остались в камере. Их роли играли похожие на них люди. Связной Зака, который наблюдал из здания аэропорта за ними, даже если он знал кого-то из них в лицо, не мог досконально разглядеть все с такой дистанции. А уж когда привезли на инкассаторском броневике деньги - а доллары были настоящими - у него не должно было остаться никаких сомнений.

- Круто, - по-современному отреагировал Тулаев.

- Да-а, сейчас выглядит круто. А если бы ты знал, каких трудов мне стоило уговорить президента на такой трюк! Я ждал минуты, когда задержат катер, с которого они посылали генштабовский сигнал на лодку для пуска. А когда доложили, что он обезоружен, я вздохнул с облегчением...

- Они запустили бы и без катера, - неохотно произнес Тулаев.

- Ты серьезно?

- Да... Один из убитых мог соединить блоки пуска напрямую. Без генштабовских кодов...

- А моряки меня уверяли...

- Виктор Иванович, может, не надо мне Героя? С этим... Дрожжиным я все-таки дал промах. Ведь у меня был момент в базе, когда я увидел, что он - левша...

- Это имело отношение к следствию?

- А помните, надпись на бумажке Зака - "Он - Лев."?

Помните? Мы еще тогда посчитали, что это имя предполагаемого

однокашника Миуса, но потом выяснили, что ни одного Льва на

его курсе не было...

- Что-то припоминаю...

- Так вот "Лев." - это было всего лишь сокращение от слова "левша", а буква "л" случайно оказалась чуть крупнее двух других. Или воровка такой ее запомнила, а мы поверили ей и приняли букву за прописную.

- А этот... Дрожжин - левша?

- Совершенно точно. А Комаров - правша, то есть самый

обычный человек.

- М-да... Но про Героя ты зря... Не надо так...

Тулаев больше спорить не стал. Во-первых, с начальниками спорить вообще бесполезно, а, во-вторых, сбоку опять прощебетал пионерский голосочек:

- Товарищ Ту-улаев, к вам врач на осмотр пришел.

Межинский, скорее всего, тоже услышал уведомление медсестры, потому что затягивать разговор не стал.

- Только это... Саша, - в конце загадочно помялся он.

Об этом чэ-пэ журналисты до сих пор не пронюхали. Я уже кое-какие меры принял. Но ты тоже учти: информация о теракте пока засекречена...

- Вы думаете, журналисты ничего не узнают?

- Са-ашенька, - с иронией протянул Межинский, - у нас в стране журналисты узнают только то, что им сообщают властные структуры. Неужели ты не заметил, что больше половины новостей по телевизору - это отчеты с брифингов и пресс-конференций? А если власти промолчат, то и пресса не догадается...

30

От врача пахло старой пепельницей. Ходил он неслышно и легко, будто и сам состоял только из табачного дыма. Зато когда запах пепельницы становился сильнее слева, Тулаев твердо знал, что именно туда, влево, ушел доктор. А когда справа, то, соответственно, наоборот. Сейчас тяжелое сигарное дыхание овевало лицо Тулаева прямо, и именно оттуда донесся чуть хрипловатый бывалый голос: